* * *
Мотоцикл настиг его поздно вечером в нескольких шагах от плотины. Крупный пожилой мужчина с пухлым детским лицом и приметным шрамом во всю щеку шёл к плотине по набережной, когда за его спиной будто из воздуха соткался оранжевый «пёс».
Свидетели уверяли, это было именно так: сначала раздался вой мотора на высоких оборотах, потом задрожал воздух и появился старый «Иж». Он мчался пулей. Мужчине стоило бы прыгнуть в воду, а тот бросился вперёд – рассчитывая, наверное, свернуть на тротуар плотины и укрыться за крепкой чугунной оградой. Ему не хватило пары метров. Мотоцикл привстал на заднее колесо и передним врезался жертве в крестец. Мужчина, раскинув руки, взмыл над «зеброй» пешеходного перехода и в самом конце её рухнул, точно в бордюрный камень головой. Мотоцикл проехал по распластанному телу, резко затормозил, развернулся, снова набрал скорость и, использовав в качестве трамплина небольшой газончик, фантастически метко прыгнул задним колесом человеку на шею. Торжествующе – именно так уверяли люди – погудел и рванул назад по набережной.
И самое поразительное: никто, ну совсем никто не разглядел седока.
А дальше случилось невероятное, о чём долго ещё по всему Ижевску перешёптывались с благоговейным ужасом.
Городу явилось чудо.
Рёв мотора стал оглушительным, заполнил собой весь мир, и вверх от набережной к площади вознёсся огромный призрачный «Иж-ПС». Мчался и с каждой секундой вырастал всё больше. Он был уже ростом с монумент, когда пролетел сквозь него, а достигнув площади – доставал до неба.
Никто его не испугался. На мотоцикл глазели, ему махали руками, кричали что-то радостное, поднимали детей повыше… Никто не пытался снять его на телефон – люди просто смотрели на чудо.
Кто-то на всякий случай отступил подальше от полупрозрачных колес, другие оцепенели, и мотоцикл переехал их, не причинив вреда – говорят, даже приятно было, – и победный рык двигателя отдавался в сердцах музыкой освобождения, света, надежды. Во всяком случае, так рассказывали очевидцы…
Ровно на нулевом километре, чуть не доехав до Пушкинской, «Иж» растаял.
Будто выключили его.
К отметке нулевого километра подошла молодая женщина с ребёнком.
– Мама, куда пропал мотик? – спросил малыш, озираясь.
Мама пожала плечами.
– Уехал, сынок. Уехал.
– А он вернётся?
– Обязательно, мой хороший, – сказала мама, нащупала в кармане свечу и крепко сжала её. На счастье.
* * *
Кузьмин примчался на плотину через два часа после события, когда тело уже увезли и разъехалась полиция. Под мышкой он держал здоровенные кусачки, из тех, что зовут болторезами.
– Чтобы и духу этой гадости здесь не было, – объяснил он главреду. – Откушу и в пруду утоплю. И пусть кто-нибудь скажет, что я вещдок угробил.
Главред стоял на набережной и умиротворённо обозревал горизонт.
– А нету гадости, – протянул он лениво.
– В смысле?
– Пять рублей, – сказал главред.
– Задолбал! – рявкнул Кузьмин.
Он бросился на плотину, пробежал по тротуару, осмотрел перила, едва не обнюхал их – и встал. Помахал издали главреду болторезом. И не спеша вернулся.
– Представляешь – отпустило.
– Почему я не удивлен?
– Так где?…
– Ветром сдуло, – сказал главред. – Испарилась. Ушёл наш песик – и гайку с цепью аннулировал. Странно, что ты не догадался. Плохо верил, значит.
Кузьмин посмотрел на свой металлорежущий инструмент.
– Две с половиной тысячи, между прочим. А мог бы пропить. И что мне теперь с ним делать? На стену повесить и любоваться?
– Чек – в бухгалтерию, оплатим. Но с одним условием. Как получишь деньги…
– Пропьём! Без вопросов. Господи… – Кузьмин закрыл глаза. – Что же теперь будет. Сорок лет. Сорок лет я ждал. И всё кончилось. И он за Генку отомстил. А как дальше, не понимаю.
– Ты отомстил. Сколько ты сделал, чтобы в мотоцикл верили?
– Не говори ерунды. Мало сделал. Непростительно мало. Это всё он, рыжая псина. И город, наш волшебный город. И девчонки наши, красавицы. Но как мы теперь без него – не представляю. Ведь такой кусок жизни…
– Оглянись вокруг, город никуда не делся. И девчонки ещё красивее, чем были. А мотоцикл… Ему виднее. Ему решать.
У Кузьмина в кармане зазвенело громко и настойчиво.
– Может, он как раз звонит, – сказал главред.
Кузьмин уставился на старого товарища, не понимая, шутит тот или нет.
А главред был спокоен, абсолютно спокоен.
– В смысле?!
– Достань трубочку и нажми кнопочку, – протянул главред ласково. – Чего ты как маленький. Не видишь – мне хорошо. Наконец-то хорошо. Я наслаждаюсь жизнью.
Звонок оборвался. Кузьмин достал телефон.
– Вася. Сейчас перезвоню, пусть Марину порадует. Они ведь ещё не знают, наверное. Ты им не говорил? Ну я сейчас.
– Трудные времена настали для Иванова, – заметил главред. – Как он её теперь провожать с работы будет, под каким предлогом? Она девица крайне самостоятельная. А он стеснительный.
– Врёт он, как сивый мерин, на самом деле тот ещё нахал… Василиса! Да, привет! У Марины? И ей привет! Слушай, тут такие новости…
Кузьмин осёкся. Обратился в слух.
Главред смотрел на воду и улыбался.
Кузьмин, продолжая слушать, медленно поворачивался к нему – рот приоткрыт, глаза шальные.
Лучше бы Марина жила в частном секторе, подумал главред. У неё прихожая маленькая, двухметровый «пёс» там не поместится. Он, конечно, умеет проходить сквозь стены, но только в призрачном состоянии. И куда его? Значит, в комнату. Ладно, потом как-нибудь разберутся. Это сейчас не главное.
Он посмотрел на часы. Нормально, ещё не везде закрыто.
Кузьмин молча запихивал телефон в карман – и не попадал. Кажется, он временно потерял не только дар речи.
– Пойдём, дружище, – сказал главред. – Ещё успеем купить ему коврик. Я бы взял рыжий. Чтобы в масть. А ты как думаешь?
Забрал у Кузьмина болторез, взял под руку, повёл с набережной. Кузьмин мотал головой, хлопал глазами, потом засмеялся и долго не мог остановиться.
– Чёйта ты? – спросил главред ехидно. – А я тебе говорю – верить надо.
И добавил таким тоном, словно всё сейчас объяснит:
– Потому что Ижевск.
Оранжевый мотоцикл услышал это через стены и километры – и завилял хвостом.
Подлинная история Канала имени Москвы
Берег Московского моря украшала пирамида разбитых контейнеров и списанных пластиковых бочек, на глазок метров десять, а то и выше. Пирамиду венчал сваренный из дюймовой трубы крест с распятой на нём зимней рабочей курткой, драной и замасленной до самого мерзавского состояния. Куртка была обращена к морю спиной, и местный колумб мог бы при известном желании разглядеть на ней жёлто-красную эмблему «Мосспецстроя».
