Амалия задумчиво посмотрела на бледную девушку.
– То есть, по-вашему, если бы Леонар задумал месть людям, которые его продали и предали, он был бы прав? Вы бы оправдали его?
– Я… я не знаю… – забормотала Луиза, судорожно сжимая и разжимая руки. – Вы забываете, мадам Дюпон, что меня воспитали в этой семье. И тетя Констанс всегда была ко мне так добра…
– Вы уверены, что она завещала вам только двадцать тысяч франков? – перебила ее Амалия.
Луиза озадаченно моргнула.
– О да, мадам…
– Благодарю вас. Можете идти.
Оставшись одна, Амалия нетерпеливо дернула за сонетку.
– Марианна, – сказала она вошедшей горничной, – будьте так добры, позовите ко мне месье Деламара… Нам с ним надо кое-что обсудить.
Глава двадцать шестая,
в которой преступник вновь наносит удар
– Вы слышали, что произошло? – возбужденно спросила маркиза. – Кристиана Эрмелина убили!
– Боже мой, – пробормотал маркиз, – какой ужас!
– Ни дня передышки! – возопила сеньора Кристобаль. – А, madre de Dios!
Французский дипломат забарабанил пальцами по столу.
– Я бы сказал, что это уже чересчур, – заметил он.
Следует признать, что все пассажиры в большей или меньшей степени разделяли его точку зрения.
– Поразительная семейка! – восхитился Роберт П. Ричардсон.
Донья Эстебания поджала губы, и вид ее был красноречивее всяких слов.
– Должно быть, – объявила миссис Рейнольдс патетически, – над ними довлеет какое-нибудь древнее проклятие.
Маркиз слегка нахмурился. Как и все аристократы, он и мысли не допускал о том, чтобы кто-то, кроме них, имел право на древность рода. Хотя, если верить одной старинной и весьма уважаемой книге, все люди без исключения произошли от Адама и Евы, из чего вытекает, что хвастаться своими корнями просто глупо. Меж тем гадалка в поисках поддержки обрушилась на свою дочь:
– Мэри, дорогая, что ты об этом думаешь?
Дорогая Мэри на мгновение оторвалась от ананасного лакомства, которое в меню было обозначено как «Десерт «Райский».
– О чем?
– Как, ты разве не слышала, о чем мы говорим? Ведь бедного месье Эрмелина убили!
– Ну и что? – хладнокровно заметила девушка.
Миссис Рейнольдс всплеснула руками.
– Как «ну и что»? Ты хоть понимаешь, что это значит?
– И что же? – осведомилась достойная барышня, осторожно ковыряя райский десерт ложечкой.
– Но это же значит, что… О! – вскричала миссис Рейнольдс в сердцах. – Ты просто невозможна!
– Кажется, сюда идет мадам Дюпон, – заметила маркиза.
Амалия вошла в большой салон и, извинившись за опоздание, опустилась на свое место.
– Скажите, мадам, – осторожно спросил дипломат, – нашему сыщику удалось что-нибудь обнаружить? Я имею в виду, ему удалось напасть на след?
Амалия улыбнулась краями губ.
– Сожалею, но месье Деламар не делится со мной своими догадками, – отозвалась она.
– По-моему, его вообще пора гнать в шею, – заявил американец. – Пять человек убили, драгоценности пропали, а он так никого и не нашел. Растяпа, одним словом, как говорит мой дядюшка Чарли.
– А мне жаль бедную вдову, – вздохнула маркиза. – Каково сейчас ей, бедняжке! – Она почесала Консорта за ушком, и он тявкнул в знак согласия.
– Похороны, наверное, будут завтра? – спросил де Бриссак.
Амалия кивнула.
– Опять надевать черное? – проныла сеньора Кристобаль. – Это ужасно!
– Черное стройнит, – попробовал успокоить ее аккомпаниатор.
– Черное – для старух! – презрительно заявила испанка, поводя мощными плечами.
Донья Эстебания вполголоса промолвила какую-то колкость по-испански, и две дамы тотчас сцепились. Голос сеньоры Кристобаль поднимался все выше и выше, донья же Эстебания, напротив, говорила все тише и тише, и наконец примадонна умолкла, растерянно глядя перед собой. Победа осталась за компаньонкой.
– Надоели эти похороны до смерти, – заявил Амалии Роберт П. Ричардсон с присущей американцам грубоватой простотой. – Предлагаю пристукнуть пятерых оставшихся членов этой семейки, сунуть их в один мешок и утопить в море. С меня уже хватит смертоубийств!
Амалия не смогла удержаться от улыбки, и мистер Ричардсон, решив, что настала пора показать себя во всей красе, тотчас придвинулся к ней.
– Вы надолго к нам в Нью-Йорк, мадам Дьюпоун?
Он и прежде задавал тот же вопрос (наверное, уже раз двадцать), и наконец-то Амалия честно ответила:
– Как получится.
– Если надолго, я вас приглашаю ко мне на ранчо. У меня лучшие коровы в округе. А быки… Ух, чудо, а не быки!
Амалия уже уразумела, что ранчо в Америке – это большое владение, в котором занимаются разведением скота. Надо признать, что четвероногие никогда не интересовали нашу героиню так, как люди, но тем не менее она слушала и благожелательно кивала, а Ричардсон, почему-то становясь по мере разговора все более и более розовым, говорил про каких-то cow boys, то есть коровьих мальчиков (это, наверное, телята, думалось Амалии), про просторы прерий и про злыдней-конкурентов, пересыпая речь совершенно непонятными словами типа лассо, тавро и чапарраль. Поэтому, когда Амалия после ужина вернулась к себе и села за стол, собираясь сделать в дневнике очередную запись, ей все время мерещились кактусы, коровы с телятами и гремучие змеи (мистер Ричардсон радостно сообщил, что в их местах этих тварей «ну, чисто пропасть»).
«Нет, ни за что не поеду к нему в гости», – решила Амалия. Она кое-что читала о гремучих змеях в приключенческих романах и твердо усвоила, что их укус не приносит пользы здоровью, а здоровьем своим Амалия очень дорожила.
Перед сном к Амалии зашел кузен Рудольф, которого она отрядила на всякий случай приглядывать за Деламаром.
– Как наш сыщик? – спросила у него Амалия.
– Сносно, – отозвался Рудольф, – хотя Ортанс Эрмелин и сделала попытку причинить ему телесные повреждения, когда он сказал ей о смерти мужа. – Рудольф поколебался: – Думаете, это все из-за завещания?
Амалия кивнула:
– Самое главное в этой истории – то, что сейф адвоката оказался открыт. Я не сразу сообразила, что револьвер был взят лишь для отвода глаз. На самом деле убийцу интересовало только содержимое сейфа. Проспер Коломбье допустил большую ошибку, когда при всех стал угрожать, что может найтись более позднее завещание. Своим заявлением он подписал смертный приговор сразу троим людям.
– Но в сейфе, когда сегодня мы с Деламаром отперли его, нашлось только старое завещание, – заметил Рудольф. – Значит, убийца забрал то завещание, в котором все было оставлено Коломбье, а когда Кристиан Эрмелин осматривал сейф сразу же после убийства адвоката, он солгал, сказав, что ничего не пропало, кроме револьвера и драгоценностей.
