Но как? Как, когда он почти кидается на нее, словно зверь: мое? Какое нетипичное для него поведение, какой сдвиг по фазе. Откуда появилось столько эмоций, почему он не может их успокоить?
Ученица. Да, просто ученица. Дома ее ждет Ричард… или как его там?
Сидя в кресле, Морэн тяжело вздохнул. Он едва не сорвался сегодня, проявил несвойственную ему в последнее время напористость, надавил на человека…
Куда подевался контроль? Вся гармония разлетелась к черту.
Все потому, что он ждал ее, ждал… И сегодня хотел услышать, что этого момента ждал не он один. Но пока не услышал.
Прячущийся, вечно убегающий в сторону взгляд, лихорадочный блеск глаз, нервозность, защитная реакция при нападении, даже атака.
Хм-м-м…
Он еще все услышит.
Марика Леви. Она все скажет. Потому что, судя по реакциям ее тела, она вернулась вовсе не для того, чтобы стать лишь его ученицей.
* * *
Весь следующий день она гуляла по лесу.
Проснулась, оделась и сразу же покинула домик; просто не могла сидеть внутри и ждать, когда половицы скрипнут под его ногами. Боялась их следующей встречи, диалога, боялась и ждала одновременно. Как все повернется? Что говорить?
Оставляя дверь незапертой — Марика попросту не знала, как ее запереть, — она чувствовала угрызения совести и надеялась, что в дом не заглянет чужак. Не заглянет, не должен, Магия этого не допустит.
Лес был именно таким, каким он ей запомнился: светлым, чистым, ароматным, местами густым и почти непроходимым, временами превращался в уютные, покрытые травой опушки. Иногда она присаживалась на поваленные неровные бревна, смотрела на птиц, небо, жевала подсохшие булочки, которые положила с собой в рюкзак, пила воду из бутылки и непрерывно думала.
О чем?
О себе, о Майкле, о жизни. Радовалась, что она снова здесь, тревожилась из-за предстоящего диалога, но по большей части просто ждала вечера и встречи. Знала, что все решится именно тогда — вечером у костра.
Арви то следовал по пятам, то исчезал — вероятно, бегал в зимний коттедж, где Майкл, как она поняла, накладывал ему еду. Прибегал снова — сытый, довольный — и снова вертелся за спиной, изображая хвостик. Временами, когда она сидела без движения, кот просто приваливался к ее ноге и мурчал, щурил на солнце желтые глаза, подергивал длинными ушами.
Хорошо, спокойно.
Несколько раз она доставала из рюкзака Лао, но все никак не могла сообразить, что сказать, о чем спросить, а зеркало тактично молчало. Вот и теперь магический спутник лежал на коленях, отражая зеленоватый свет листвы и голубые меж ветвей просветы неба.
— Я потерялась, Лао, слышишь? Я потерялась. Я такая счастливая, глупая и неуверенная… Я такая странная, да?
Выдав единственное слово, зеркало вновь тактично умолкло.
— Я даже не знаю, чего боюсь…
«Все люди боятся провала. Иллюзорного, не существующего в моменте „сейчас“».
— Неудачи?
«Да. Следуй выбранному направлению. Все будет хорошо».
— Любишь ты меня…
Над головой плыли облака — мягкие и легкие, пушистые, как вата; качались у бревна голубые незабудки. Лежащий у ног Арви зевнул.
— У меня все получится, да?
Она была благодарна за отсутствие нравоучений, хотя с уважением отнеслась бы и к ним. Но вот это слово, одно-единственное слово «да» было именно тем, что нужно. — Спасибо.
Доброжелательно пробежался по густым кронам ветер.
* * *
Во дворе перед летним домиком потрескивал костер.
Майкл отошел к поленнице, вернулся с охапкой дров, сложил их рядом с костром, удовлетворенно кивнул. Вынес две алюминиевые кружки, наполненные морсом, поставил одну на землю рядом с Марикой.
Этим вечером он почти не говорил, не хмурился, но и не улыбался, превратился в знакомого ей «старого» Майкла — сдержанного и немногословного. Хищник скрылся внутри, цветок прикрыл лепестки, кристалл погас, потому что луч принудительно отвернули в сторону, и теперь Марика неосознанно пыталась увидеть в серых глазах отражение того огня, что горел накануне вечером. Почувствовать дыхание того жара, того интереса, того неподдельного желания узнать, выпытать, если придется, правду.
Тщетно.
Проводник слишком хорошо владел своими эмоциями, а она теперь изнывала от жажды, силясь вновь увидеть его открытым, настоящим.
— Так, значит, вы хотите быть моей ученицей.
— Хочу.
— Готовы приходить сюда в назначенное время, не пропуская занятий? Ваша работа это позволит? Ваш возлюбленный?
Марика не сразу сообразила, о ком идет речь. Ах да, Ричард…
Потерла горячие щеки ладонями, едва успела убрать ступню от упавшей сверху искры и решила-таки отодвинуть пень подальше от кострища.
— Позволит. В смысле, у меня больше нет возлюбленного. А работа позволит.
Майкл молчал, а она на него не смотрела: потягивала из кружки морс, разглядывала переливающиеся угли.
Неслышно вздохнула. Ученица так ученица. Будет приходить на занятия и делать вид, что внимательно слушает. Точнее, пытаться внимательно слушать, не отвлекаясь на воспоминания о вчерашнем вечере, будет напоминать себе, что он всего лишь Учитель… Нельзя…
Прогорит костер, она отправится домой, на выход, молча пройдет мимо администраторши, запихнет пуховик в пакет, бросит все в багажник и поедет в пустую квартиру, где лежит на тумбе золотой лист.
Снова уходить… Как же сильно этого не хотелось…
Лежа в постели, она будет думать о том, что сделала не так, и ломать голову над тем, как все исправить, надеясь на то, что однажды представится шанс для этого.
Глупо. Как глупо иметь человеческие страхи, быть подвластной им. Как долго приходится выстраивать верные шаги, и как легко можно все испортить.
— Марика, почему вы не позволяете себе сказать?
Этот чертов мужчина, похоже, читал мысли; пальцы сдавили прохладный бок кружки.
— Сказать что?
Он не ответил. Просто сидел на корточках и ворошил угли. Собирался нанизывать на палочки уже заготовленные кусочки мяса. Вот бы этот шашлык унести в тот дом в горах, налить вина, сесть в кресла, а еще лучше — в одно кресло, ему на колени…
Он молчал, потому что ждал: сможет или нет? Решится ли произнести что-то важное вслух? Проверял.
— Вы думаете, это легко?
Марика не решалась поднять голову; морс в кружке казался теперь не розовым, а бордовым — вокруг смеркалось.
