— Подожди, Христофорыч, убийство в «Братиславе», этого… Суровца, по-твоему, было спланировано заранее? А как же романы Сунгура? Как я понимаю, или личный план убийцы, или убийство из романа.
— Убийство было спланировано заранее, и ножницы тоже были спланированы, и главное тут не жертва и не личный план убийцы, а роман, Леша. Как и в других «книжных» убийствах. Мотив — убить, как описано в книжке, а жертва, допускаю, дело десятое, вполне случайна — потому и раскрыть не могут. Даже ты мог подвернуться… при определенном везении.
— А ты?
— Запросто.
— И какое же тут чувство? Ненависть к автору или… что? Любопытство?
— Прекрасный вопрос, Леша. Годится все, пока мы не знаем наверняка. Ненависть, любопытство, зависть, соперничество. Всякая проблема при недостатке информации распадается на ряд равноценных — вроде калейдоскопа: повернул — и вылетает новая картинка. Сейчас главное — определить, сколько было убийц. Их может быть несколько, и у каждого… каждой свой мотив.
— А что подсказывает тебе твое внутреннее чувство? Ты же у нас волхв! — В свои слова журналист вложил изрядную долю сарказма.
— Если случайности повторяются, они теряют свою прелесть, Леша. Я не верю в совпадения, тут не надо быть волхвом, и если бы пришлось голосовать, я бы проголосовал заубийцу, а не убийц. Мы это тоже обсуждали. Непонятно, каким боком тут убийство Алены и связаны ли они… Саломея Филипповна сказала, что Алена была умная и злая, а если бы была глупее и добрее, то осталась бы жива. Другими словами, она нарывалась. И тут напрашивается вопрос: кого она обидела? Ты из ее мира, Леша. Профессиональную деятельность я оставляю за скобками, туда и лезть нечего, никто нам ничего не скажет. Кого она обидела в личных отношениях? Я много раз убеждался, что примитивная версия — самая правильная.
— Не надо к ведьме ходить! Сунгура! У него рога как у лося.
— Согласен. Но почему только сейчас? Рога за одну ночь не вырастают, что плавно подводит нас к вопросу: что же случилось той ночью? Что заставило писателя убить жену? Если исходить из того, что он убийца. Чисто гипотетически.
— Это мы тоже обсуждали. Обычная супружеская ссора, упреки, обвинения, оскорбления… все как у всех. Христофорыч, ну не лепятся эти убийства вместе! Не вижу как. Убийства по книжкам и убийство Алены. Первые совершает психопат… гипотетически. Про таких полно книг и фильмов, захотел потягаться с полицией, дразнит, язык высунул: а ну, поймай меня, если сможешь, да еще и письма с вырезанными буквами подбрасывает. Насмотрелся, начитался, наигрался, крышу перекосило и потянуло на подвиги. Вот тебе и мотив… как ты сказал? Соперничество! Соперничество с условным майором Мельником. А идейки натаскал из книжек, в данном случае — из Сунгура. Не суть, как ты говоришь, откуда. А вот убийство Алены вполне бытовое… бытовуха. Убийство в закрытой комнате, образно выражаясь, и ключ только у героя, что наводит…
— Ключ у двоих! — перебил Монах. — В доме находились два человека.
— Ты чего, Христофорыч! — воскликнул Добродеев. — Надеюсь, ты не думаешь, что Лара могла… Даже не смешно!
— Чувство, Леша. Чувство. В состоянии аффекта…
— В состоянии аффекта? И чего они не поделили, по-твоему?!
— Это вопрос. И ведьма Саломея Филипповна сказала, что убийца рядом и имеет отношение к семье, — заметил Монах.
— Там все рядом. Все скорбные гости были рядом. И многие имеют отношение к семье.
— И данный факт исключает версию о случайном убийце-грабителе.
— Не исключает! Случайный убийца-грабитель мог вполне прийти попрощаться с жертвой, мог ведь?
— Ты давишь меня паровым катком своей логики, Лео, — сказал Монах. — Сдаюсь! Количество правдоподобных версий для любого необъяснимого события зашкаливает, и я готов доказать любую. Например, что пожилая респектабельная Мадам Осень в бриллиантах начиталась, насмотрелась, заигралась и стала ходить с ножницами, чтобы вставить фитиля майору Мельнику. Как тебе?
— Ладно! — махнул рукой Добродеев. — Мы идем или как? Кстати, на что мы рассчитываем?
— На случайную находку, которая прольет свет. Вся история человечества состоит из случайных находок, проливающих свет. Если бы не было случайных находок, мы до сих пор ходили бы в шкурах и жили в пещере.
— Тогда вперед!
… — Если убийства связаны, то я вижу только одного исполнителя и один мотив, — сказал Добродеев, поворачиваясь к Монаху. — Знаешь, какой?
— Смотри на дорогу, Лео, а то врежемся. Какой мотив? Знаю, конечно.
— Какой?
— Убийца — женщина, мстящая лично Сунгуру. В этот мотив можно запихнуть «книжные» убийства и убийство Алены. Другого общего мотива я просто не вижу. Правильно? В «книжных» убийствах она доказывает, что переплюнула его, а он, дурак, недооценил ее и бросил, а Алена стала жертвой ее ревности и ненависти. Мадам Осень психологически очень вписывается. И одинока, и задумчива, и в бриллиантах.
— Примерно так, — разочарованно сказал Добродеев. — Как ты догадался? Мысли читаешь?
— Почитываю иногда, — скромно сказал Монах.
— Только иногда?
— Только иногда. Очень редко, потому что люди в основном мыслят скучно и однообразно… если вообще мыслят. Почитываю, чтобы не потерять сноровки. И этот общий мотив возвращает нас к классике насчет поиска дамских следов в любой имеющей место гадости, которую нельзя внятно объяснить. Попахивает мужским шовинизмом, я бы сказал: ищиее, и не промахнешься. А уж в юбке она или в мундире, с пером или ножницами — не суть важно. Не парься, Лео, мы ее отловим рано или поздно… или, на худой конец, сольем Пояркову.
Глава 19. Встречи в «Братиславе»
Сунгур сидел в углу и пил коньяк. Он чувствовал, как отпускает тупая боль в сердце и тяжесть в затылке. С каждой новой рюмкой голова словно освобождалась от тяжести и становилась пустой и невесомой — ни мыслей, ни ощущения непоправимости, ни страха, ни безнадежности. Ничего. Он испытывал комфорт, тепло и хотел спать. В зале стоял полумрак, играла едва слышно музыка, казавшаяся ему смутно знакомой. Народу было немного; голоса складывались в слабый гул и жужжание — и это тоже было приятно и расслабляло. Он не замечал, что улыбается… правда, улыбка его была похожа на гримасу. Страшный день наконец закончился. Память поставила блок на картины прощания: толпу, любопытно глазеющую, жуткие унылые звуки похоронной музыки, глубокую черную яму с длинными белыми перерезанными корешками по стенкам; бледное чужое лицо жены, которое он узнавал и не узнавал; горы цветов — их запах страшно и безнадежно смешивался с тошнотворным запахом кладбищенской земли. День закончился. Настала ночь. Часы отсчитывали расстояние от него до Алены, время не остановилось ни на миг, и между ними уже была пропасть. Вот и все, думал он. Вот и все. Она была…там, а он сидел в «Братиславе», пил коньяк и не спешил возвращаться в пустой дом. Их дом, куда она уже никогда не придет, куда не приведет чужого мужчину. Если бы его спросили, что он чувствует и не жалеет ли… он не знал бы, что сказать. Он действительно не знал, как относится к тому, что произошло, и единственной мыслью, повторяющейся с надоедливостью заезженной пластинки, была мысль о ружье, которое выстрелило. Раз есть ружье, значит, должно выстрелить. Их жизнь… с недомолвками, лживая, подлая… ни уважения, ни любви, ни тепла… ружье выстрелило, не могло не выстрелить… классика. А что дальше? Как жить дальше? Хотя от него теперь мало зависит, его захватила лавина, тащит, ломая кости и разрывая жилы, и не вырваться уже… Теперь за него будут решать другие… и его побеги в «Братиславу» — прощание. Прощание со старой жизнью, заключительный аккорд… Жалко детей, они не заслужили, это не их грязь и не их долги, а платить придется. Грехи родителей рушатся на головы детей, ломая их сиротские судьбы. Не заслужили, но платить будут… что там говорили мудрецы о винограде, который ели отцы, а оскомина у детей? Все уже было… Грустно.
