– Вы не понимаете, о чем толкуете, – сухо говорит он, Симон. – Нет более приверженной матери, чем Инес.
– Un corazón de cuero, – повторяет Дмитрий. – Кожаное сердце. Не верите мне – погодите, сами увидите.
Он, Симон, растягивает свой дневной веломаршрут как может, жмет на педали медленно, тянет время на перекрестках. Вечер зияет перед ним, как пустыня. Он находит бар и заказывает vino de paja, простое вино, которое полюбил еще на ферме. Когда настает пора уходить, чувствует себя приятно одурманенным. Но тяжкий сумрак вскоре возвращается. «Нужно чем-то заняться! – говорит он себе. – Нельзя так жить – убивать время!»
«Un corazón de cuero». Уж кто суров сердцем, так это Давид, а не Инес. В любви Инес к ребенку – и в его к нему любви – сомнений нет. Но хорошо ли это для ребенка, что они из любви так легко потворствуют его желаниям? Может, в общественных институтах имеется некая слепая мудрость. Может, не как с маленьким принцем нужно с мальчиком обращаться, а вернуть его в государственную школу, и пусть учителя его укрощают, превращают в общественное животное.
Голова у него болит, он возвращается в квартиру, запирается у себя в комнате и засыпает. Когда просыпается вечером, Инес уже дома.
– Прости, – говорит он. – Я устал и ужин не приготовил.
– Я уже поела, – говорит Инес.
Глава 9
В последующие недели хрупкость их домашнего устройства становится все более очевидной. Попросту говоря, теперь, когда ребенка в доме не стало, им с Инес незачем жить вместе. Им нечего друг другу сказать, у них почти ничего общего. Инес заполняет тишину болтовней о «Модас Модернас», а он ее почти не слушает. Когда не занят своими велосипедными разъездами, он сидит у себя в комнате, читает газету или дремлет. Он не ходит по магазинам, не готовит. Инес теперь задерживается допоздна – он полагает, с Клаудией, хотя Инес никак не объясняется. Лишь когда мальчик навещает их по выходным, их жизнь хоть как-то смахивает на семейную.
Однажды в пятницу он приезжает в Академию за мальчиком, но обнаруживает запертую дверь. После долгих поисков он ловит Дмитрия в музее.
– Где Давид? – требует он, Симон, ответа. – Где все дети? Где Арройо?
– Они уехали купаться, – говорит Дмитрий. – Они вам не сказали? Они уехали на озеро Кальдерон. Это подарок пансионерам – погода-то потеплела. Я бы тоже поехал, но увы, у меня обязанности.
– Когда они вернутся?
– Если с погодой повезет – в воскресенье вечером.
– В воскресенье!
– В воскресенье. Не волнуйтесь. Ваш мальчик прекрасно проведет время.
– Но он не умеет плавать!
– Озеро Кальдерон – самый спокойный водоем на всем белом свете. Никто в нем ни разу не утонул.
Этой новостью он встречает Инес, когда та возвращается домой: мальчик уехал на озеро Кальдерон на пикник, и в эти выходные они его не увидят.
– А где это озеро Кальдерон? – спрашивает она.
– В двух часах езды на север. Со слов Дмитрия, Кальдерон – это учебный опыт, который нельзя упустить. Детей вывозят на лодке со стеклянным дном, чтобы посмотреть на подводную жизнь.
– Дмитрий. Теперь, значит, Дмитрий у нас специалист в образовании.
– Мы можем поехать на озеро Кальдерон прямо с утра, если хочешь. Чтобы убедиться, что все в порядке. Можем повидаться с Давидом и, если ему там не нравится, привезем обратно.
Так они и поступают. Едут на озеро Кальдерон вместе с Боливаром, который дремлет на заднем сиденье. Небо безоблачно, день обещает быть жарким. Они пропускают съезд с трассы; когда подъезжают к маленькому поселению рядом с озером, уже полдень; в деревне всего один постоялый двор и одна лавка, торгующая мороженым, пластиковыми сандалиями, рыбацким снаряжением и наживкой.
– Я ищу место, куда возят школьные группы, – говорит он девушке за стойкой.
– El centro recreativo. Вам дальше по дороге вдоль берега. Примерно километр отсюда.
El centro recreativo – низкое приземистое здание у песчаного пляжа. На пляже развлекается множество людей, мужчин и женщин, взрослых и детей – все нагишом. Ану Магдалену легко различить даже на расстоянии.
– Дмитрий ни о чем таком не говорил – тут нудизм, – говорит он Инес. – Что будем делать?
– Ну, я уж точно раздеваться не собираюсь, – отвечает она.
Инес – миловидная женщина. Ей своего тела стесняться нет причин. Не произносит же вслух она вот чего: «Я не собираюсь раздеваться у тебя на глазах».
– Тогда давай я, – говорит он. Собаку выпускают, она скачет к пляжу, а он забирается на заднее сиденье и там снимает с себя всю одежду.
Внимательно вышагивая по камням, он добирается до песка в тот миг, когда причаливает полная лодка детей. Молодой человек с копной темных как вороново крыло волос держит лодку, пока дети вылезают на берег, плещась в мелкой воде, визжа и смеясь, все голые, Давид – среди них. Мальчик, узнав его, столбенеет.
– Симон! – выкрикивает он и бежит к нему. – Знаешь что, Симон! Мы видели угря, он ел детку-угря, и деткина голова торчала у большого угря изо рта, это так смешно, ты бы видел! И еще рыб, много-много рыб видели. И крабов. Всё. А где Инес?
– Инес ждет в машине. Ей нездоровится, голова болит. Мы приехали узнать, какие у тебя планы. Хочешь поехать с нами домой или останешься?
– Я хочу остаться. А можно Боливар тоже?
– Вряд ли. Боливар к новым местам не привык. Он может уйти и потеряться.
– Он не потеряется. Я за ним присмотрю.
– Ну не знаю. Обсужу с Боливаром и пойму, что он сам хочет.
– Ладно. – Не говоря больше ни слова, мальчик разворачивается и скачет обратно к друзьям.
Мальчику, похоже, не странно, что он, Симон, стоит перед ним голый. И, конечно, среди всех этих нагих людей, молодых и старых, его робость тоже быстро испаряется. Но он сознает, что избегает впрямую смотреть на Ану Магдалену. Почему? Почему именно перед ней он сознает свою наготу? Полового чувства у него к ней нет. Он просто ей не ровня, ни в половом смысле, ни в каком ином. И все же всякий раз, когда он пытается посмотреть на нее впрямую, что-то выстреливает у него из глаз, словно стрела, стальная и безошибочная, что-то, чего он не может допустить.
Он ей не ровня, в этом он не сомневается. Если б у нее были завязаны глаза, а сама она выставлена на обозрение, как статуи у Дмитрия в музее или как звери в клетках в зоопарке, он бы часами глазел на нее, завороженный, восхищенный безупречностью, какую она являет в особых тварных очертаниях. Но дело не только в этом, совсем. Дело не только в том, что она молода, полна жизни, а он стар и потрепан, и не только в том, что она, так сказать, вырезана из мрамора, а он, так сказать, слеплен из глины. Почему так сразу пришло на ум вот это – не ровня? В чем же глубинное различие между ними, которое он чувствует, но не может определить?
