Тамара Георгиевна Ставриди обитала в комнате цокольного этажа. Удобно для пожилого человека – открыл балконную дверь, а за ней не балкон, а терраса, парковые дорожки, лестница, ведущая к набережной и санаторскому пляжу. Вот только Тамара Георгиевна давно уже по этой лестнице не спускалась. Она полулежала в кровати, опершись на подушку, странно маленькая в своей лазорево-желтой пижаме, словно съежившаяся, усохшая. Некогда темно-каштановая пышная копна волос превратилась в реденький седой ежик, кожа поблекла, натянулась на скулах, нос заострился.
Какая же она старая! – с ужасом поняла Марина. Кажется, никогда в жизни она не видела таких старых людей.
– Здравствуйте, Тамара Георгиевна! Как вы себя чувствуете? Вы меня узнали?
Глаза старухи пристально уставились на нее, и Марина поспешила подсказать:
– Я Марина Валевская. Я проходила стажировку у вас на Медее.
– Марина! Конечно, конечно! Ой, как я рада, что ты пришла! – губы старухи дрогнули, расплылись в подобии улыбки, обнажив ровные, крепкие, только пожелтевшие от времени зубы. Наверняка улыбка была искренней, но лучше бы она не улыбалась. – Сколько же лет мы не виделись? Да ты присаживайся! Прости, что лежа тебя принимаю. Ноги ослабли. Совсем дряхлая стала, пора на свалку.
– Что вы такое говорите! Вы…
– Пора, пора. Вот в мае до сотни дотяну, и хватит. Зажилась.
Марина прошла в комнату, взяла стул, подвинула ближе к кровати. Села.
– А я о тебе слышала, – голос Ставриди звучал чуть надтреснуто, но был по-прежнему зычным, «командирским». – Что ты в Совете работаешь, эксперт… Наверное, занята очень, не проведывала ни разу бабку? А вот Ромочка заходит, молодец. Славный мальчик. Жалко, что у вас с ним не получилось. Он мне всегда больше нравился, чем твой Сандро…
Ставриди замолчала. Может быть, устала, может, давала гостье возможность высказаться. Марина медлила, не зная, как подступить к вопросу, который ее интересовал. Пауза затягивалась. Нарушила ее опять старуха:
– Марина, подай, пожалуйста, водички. Если тебе не трудно.
Стакан с водой стоял на тумбочке у изголовья кровати. Валевская послушно взяла его, поднесла к губам старухи. Та схватила ее руку своими, словно боялась, что гостья уронит или передумает, жадно начала пить. Прикосновения старческих ладоней были неприятны, Марина едва дождалась, когда это закончится.
Наконец старуха перевела дыхание.
– Спасибо. Ну, спрашивай. Ты же что-то хотела спросить, не просто так пришла?
– Да, – Марина вернула стакан на место, потупилась. – Тамара Георгиевна, может быть, вы… Вы помните того медеанца, что спас меня? Оказывается, его имя теперь Спаситель Земной Женщины… И он прилетел на Землю, ко мне. Зачем, я не понимаю?
Ставриди молчала, ждала продолжения. Тогда Марина спросила:
– А вы встречались с ним на Медее? Он приходил в поселок?
Старуха помедлила, вспоминая. Ответила:
– Нет. При мне нет.
– Но с другими медеанцами вы же много общались? Даже со Старейшинами.
– Нет, со Старейшинами не довелось. К себе в стойбище они допускали только Лючию. Может быть, потому что она похожа на них? Те, что приходили к нам в поселок, кого мы отправляли на Землю, были простыми охотниками. Хотя, может, кто-то из них на самом деле Старейшина? Я не знаю.
– А что вы о них вообще думаете? Кто они такие?
– Медеанцы? Говорят, они люди, как и мы. Коэффициент подобия…
– Нет, нет, я знаю официальную версию. Но может быть, вы заметили в них что-то особенное? Что-то, чего нет в отчетах Контакт-Центра?
Марине показалось, что в глазах Ставриди мелькнул страх. Старуха покосилась на стакан, словно собиралась просить опять наполнить его и подать. Не попросила. Призналась:
– Я вела дневник все годы работы на Медее. Записывала, что видела и что думала, чувствовала. А четыре года назад, когда перебралась сюда и времени свободного много появилось, взялась перечитывать. И поняла вдруг, чего раньше не понимала: они менялись! На наших глазах менялись, а мы не видели.
– Кто, индейцы?
– Да какие они индейцы! Индианку я одну за всю жизнь встречала – Лючию. А эти… Не знаю, кто они. Они приходили в поселок, слушали нас, разговаривали с нами. И менялись. А потом полетели на Землю. И стали людьми.
– Вы хотите сказать…
Но старуха еще не закончила рассказ:
– Я испугалась, честно говоря. Позвонила Ромочке, попросила его прийти. Отдала ему свой дневник. Он вернул его мне через неделю. И попросил никому ничего не говорить. Мол, Тестурия, люди и так обеспокоены, нельзя вносить смуту в умы. Вот я и молчу.
Марина облизнула пересохшие губы. Захотелось и самой выпить полный стакан воды.
– А мне вы можете дать почитать свой дневник?
– Дам. А то вдруг не доживу, пока Ромочка решится правду сказать. – Ставриди повернула голову, глаза ее забегали, шаря по комнате: – Где же он у меня… где я его спрятала…
Она виновато посмотрела на Марину.
– Забыла. Но я найду! Ты приходи завтра или послезавтра. Вот отлежусь немного и поищу. Я обязательно найду, ты не сомневайся!
В дверь тихо, но настойчиво постучали. Приоткрыли. В комнату заглянула девушка, встреченная в санаторском парке.
– Извините, Тамаре Георгиевне пора на процедуры.
– Да, да, – Валевская вскочила со стула. – Конечно! Я завтра приду, обязательно!
Уже в дверях она сообразила, что забыла попрощаться. Обернулась:
– До свидания, Тамара Георгиевна!
Ставриди не ответила. Она не отрывала взгляда от приветливой медсестры. И Марине вновь почудился страх в ее глазах.
* * *
Теперь в парке было многолюдно, отдыхающие высыпали на предобеденный моцион. Они радушно улыбались Марине, приветливо кивали, здоровались. Не потому, что кто-то знал ее. Они радовались увидеть новое молодое лицо. Столетние старики. Девяностолетние старики. Возможно, попадались и восьмидесятилетние, преждевременно одряхлевшие. И сразу стало понятно, что это не обычный санаторий. Последнее обиталище, последний дом для тех, у кого жизнь превратилась в прошлое, а будущее сжалось до нескольких лет или месяцев. Марина вдруг с ужасом сообразила, что тогда на Медее Тамара Ставриди была ровесницей ее нынешней. Представила себя – поседевшая, сморщенная, прикованная к постели. Солнце, зелень лужаек, цветущий миндаль – она больше не видела ничего этого. Прочь, прочь из страшного места! «Для чего нам будущее, если нас в нем уже не будет?» Через сорок лет и ее уже не будет?! Это ведь меньше, чем она прожила, чем она помнит!
Возле ТЛП-кабинки сидел на земле, скрестив ноги, человек в коротких кожаных штанах и куртке. Нечеловек.
– Ты?! – растерялась Валевская. – Как ты меня нашел?
