А ночи их были наполнены нежностью до краев. Только Анатолию Ника и рассказала свою печальную историю. Он принял ее, взвесил последствия и возвращал Нику в женскую жизнь неторопливо и мягко, открывая для нее другую сторону ее красоты. Убеждая, что красота — это не повод для злобы, зависти, насилия и преступлений. Это подарок, который Вероника дарит тому, кто полюбил ее больше жизни. Он так часто говорил эти слова: «люблю больше жизни», что жизнь ему не простила измены. Жестоко и страшно оборвала их общий путь.
Вероника была не просто в горе. Она была в страшной растерянности. Она так привыкла к своему месту непревзойденной возлюбленной, самой желанной любовницы, обожаемой жены. Она была при Анатолии залюбленным ребенком, забавным и озорным, и все ее поступки, даже самые неловкие, вызывали его неизменное одобрение. Остаться без этого, вновь под ненастными дождями, страшными грозами и злобным ветром… Нет, ей не хотелось. И жить ей совсем не хотелось. Смотреть на приданое, которое тайком наготовила мама ее будущим детям, было невыносимо. Она пошла бы за Анатолием, как жена фараона, но… Дела, мама, дети в школе, дурная привычка — жить.
Ника стерла ладонью резкую горестную морщинку между бровями, встала, накинула халат и вышла из дома. И обнаружила в почтовом ящике на входной двери конверт без штампа и адреса. Просто написано: «Веронике». Это Михаил принес ночью, не стал будить. В письме он сообщал, что срочно улетел в Канаду, куда его вызвали. Что свяжется с ней. Почему-то день погас. Вероника, как-то сразу потеряв ко всему интерес, полезла в погреб за банками с вареньями-компотами. Надо идти продавать. И там, в этом темном погребе, глядя на стены из необработанных камней в свете тусклой лампочки, Вероника оцепенела, застыла, пронзенная судорогой по всему телу, которое еще минуты назад было таким живым. Она знала это состояние. По сравнению с ним тот, кто кладет голову на плаху, — счастливец. Он быстро отмучается. А Ника попала в тот день. Вновь в тот день. В свою казнь.
…Ей позвонила утром в воскресенье одноклассница и сказала: «Ника, приходи сейчас в парк к гроту. Там мы все будем обсуждать новый спектакль, надо его поставить к Новому году. У тебя, как всегда, главная роль. Ты ее и выберешь. Все будут. Марина, Саша, твой Витя, в общем, мы решили сами выбрать и сказать Анне Ивановне». Никаких сомнений у Вероники не возникло. Она действительно играла главные роли во всех новогодних театрализованных представлениях. Руководитель школьной театральной студии Анна Ивановна постоянно говорила: «Мне хочется, чтобы вы сами вместе выбирали то, что мы будем играть». Так они и делали. Виктор писал чудесные картины для декораций, набрасывал эскизы костюмов. Родители покупали ткани, и мама Ники шила прекрасные наряды.
«У грота» — так они называли самый укромный и недоступный уголок парка. Там назначали свидания. Там собирались посплетничать девочки, выпить пива и покурить мальчики. И там, конечно, удобно примерять на себя новые роли, чтобы не привлекать к себе внимания прохожих.
Вероника прибежала. Издалека увидела, что ребят довольно много. Не все были из их класса. Но многие девочки встречались с ребятами из других школ и совсем взрослыми парнями. Только когда Ника ступила в этот круг, она поняла, что все не так.
Парни стояли молча, выжидающе, и все смотрели на нее. Ника улыбнулась, поздоровалась, и сначала ей никто не ответил. Потом незнакомый высокий парень с косой черной челкой на глаза сказал:
— Здрасти вам, принцесса. А вот и наша главная роль пришла. Мы заждались.
Не нужно было знать этого типа, чтобы понять: он бандит, отморозок. Хриплый голос, мокрый то ли от алкоголя, то ли от наркотиков перекошенный рот. Вероника оглянулась и поняла, что бежать поздно. Ее окружили со всех сторон.
Много лет она старалась не вспоминать это, забыть. Потом, с возрастом, Ника сама пришла к такому выходу: вспомнить все по деталям, чтобы вновь пережить каждую минуту, сохранить ее в памяти, и уже там, в себе, с этим бороться. И были в жизни времена, когда ей казалось, что она победила. Что она с помощью Анатолия победила. Собственно, только с ним и было такое время. Когда под его ласками и нежными словами она начинала верить в то, что ее живая прелесть восторжествовала над злобой нечисти, она возродилась из пепла боли, унижения и страданий, чтобы вынести той нечисти приговор. Она, Ника, страстно любимая, способная любить, способная понимать, каким счастьем для них двоих стали ее тело, ее лицо, ее душа, которая выходит на свет, как ребенок подземелья.
Так получилось, что встреча с Михаилом в ней разбудила не только тоску по любви мужа, но и подняла все то, что им с Анатолием казалось побежденным навеки. Никаких «навеки». Все тут. Все терзает ее, как прежде. А он, Михаил, подняв в ней эту волну, улетел по каким-то своим делам. Как он мог заметить такую ерунду, как полуживая душа Вероники? Как мог знать, что Веронике и в жизнь, и от нее — ровно один шаг?
…Они все делали медленно, как по сценарию. Сорвали с нее одежду, повалили на землю. Девочки — знакомые девочки! — били ее ногами. А потом двинулись эти, мрачные и торжествующие клейменые бандиты. И один, подняв ее, уже окровавленное лицо за подбородок, назидательно сказал:
— Тем девочкам, которые уводят чужих женихов, мы даем хорошие и бесплатные уроки. Тебе повезло.
Он расстегнул штаны, другие парни держали ее за руки и ноги. Ее насиловал сначала он, потом подходили другие. Они искали самые извращенные, унизительные, страшные способы. А Вероника не потеряла сознания, хотя сил и голоса лишилась. Она видела все лица. Не только насильников. Она видела публику. В глазах ее одноклассниц было что-то очень похожее на похоть, на восторг. Такое запредельное зрелище! И никаких тебе: «Детям до шестнадцати запрещается». Вероника видела и белое лицо Александра: его синие глаза, казалось, остановились. Они позвонили и ему. А где-то вдалеке мелькнула сжатая, согнутая фигура Виктора. Похоже, его рвало. И лицо Марины Ника четко видела. Она стояла в стороне от происходящего, не бежала, не звала на помощь, не бросалась ее спасать с криками. Она ведь такая храбрая. Лицо у нее тоже было бледным, но непотрясенным. Сосредоточенным и деловым. Потом Вероника себе скажет, что Марина обдумывала способ ей помочь. Броситься с криками — это ведь не помощь в такой ситуации. Бандиты наверняка вооружены.
И тысячи, миллионы раз, вызывая в памяти все эти лица, Ника убеждала себя в своей правоте. Марина тогда не успела, не придумала, как ей помочь. Потому всю жизнь явно несет какую-то вину. И только сейчас, в этом погребе, где не оказалось места иллюзиям и самообману, Вероника поняла: это и была месть Марины. Это она все придумала. И дала сценарий остальным именно она. И Вероника, как никто, знает, насколько такая четкость и педантичность в организации характерна для Марины.
Тогда мама, пытаясь найти какую-то спасительную идею, предлагала:
— Давай позовем Марину. Только она и может узнать, кто все это придумал, кто эти бандиты, как их найти.
— Зачем нам это знать?
— Мы напишем заявление в полицию.
— Это даже не смешно, мама, — горько сказала Вероника. — Может, нам и в газету сообщить? Позвать сюда телевидение? Чтобы все, кто не в курсе, узнали наверняка.
