— Да, — сказала она Андрею.
И он помог ей снять парашют. Потом отключил связь с управлением, и вертолет, тоже освободившийся от чьей-то воли, взлетел ввысь и вдаль. Стелла села на колени к Андрею, их губы нашли друг друга и замерли в восторге. А объятия не разомкнулись даже тогда, когда их уже не было. Когда вокруг горели обломки чудо-изобретения. И мчались к ним откуда-то спасатели, которым уже некого было спасать.
Известие об этом происшествии пронзило молнией всех, кто ждал Стеллу и Андрея. Все были потрясены, но никто не удивился. Умные и гуманные женщины — жена Андрея, Ирина и Настя — выдохнули печально и горестно, не скрывая от себя, что это единственное спасение для них самих и их детей.
Николай и Вадим стали безутешными вдовцами. Николай знал, что понесет это горе в себе до конца дней. Вадим окаменел. Он приговорил себя к продолжению жизни, безбрачию и безрадости. Муж и любовник полетел за своей Стеллой, за единственным дорогим подарком, который он позволил себе за всю свою жизнь. Остался на земле лишь отец Антона.
А звезда по имени Стелла, любовница по вдохновению и призванию, посылала всем любимым теплые дожди и белые снега в утешение. Это были ее письма о том, что она обрела свои свободу и счастье.
Ангел Зоя
Жизнь Нади складывалась совсем не легко, но и не плохо. Она всего добивалась сама, своим трудом, упорством, ответственностью. Она была старшей дочерью в бедной многодетной семье. Хорошо закончила школу. Не задумываясь, отнесла документы в медицинский институт на факультет педиатрии. Так намучились они с мамой, когда болели младшие дети. Им не везло. Ужасные, убогие больницы, зависимость от черствых, непрофессиональных врачей, последствия неверных назначений. Были у них случаи отравления просроченными препаратами. А нужные лекарства просто исчезли. Не было возможности достать, к примеру, качественный инсулин, без которого задохнулась в муках и коме младшая сестра Лиза.
Надя хотела прорваться в какую-то другую ситуацию. Она хотела владеть этой жестокой ситуацией. Она хотела не знать унижения и зависимости, когда у нее будут свои дети. Наде нужно было понимать, что делать, куда бросаться за реальной помощью, как распознавать ошибки, как их исправлять.
У нее все сложилось. Хорошо училась, хорошо распределилась. Ее любили дети, доверяли родители. Приезжали даже из других городов, после того как она вылечила малышей, которых привезли к соседям родственники-немосквичи. Она вышла замуж за сокурсника, похожего на молодого Чехова. Эдуард был тактичным, скромным, терпеливым человеком. В отличие от Нади он был в семье единственным ребенком и всегда завидовал друзьям, у которых были братья и сестры. Одна тема, одна профессия, одна цель — таким был устойчивый фундамент их брака. Миссия стала и взаимной любовью, и сотрудничеством, и смыслом общей жизни.
А смысл диктует свои правила. Ставит перед необходимостью строгого отбора приоритетов. Поэтому в не самые лучшие для семьи времена в материальном отношении они синхронно пришли к одному решению. Как только обнаружилось, что Надя беременна, она оставила работу. У нее теперь была более важная работа — выносить и родить здорового ребенка.
И это получилось просто на пять с плюсом. Она родила такую девочку-красавицу, что не успевала в роддоме всем говорить: «Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазьте». Аккуратную головку сразу обнимали легкие белые волосики. А глаза были синие-пресиние. И вся такая складная, пропорциональная, что Надя без раздумий назвала ее так, как свою единственную в детстве куклу, — Зоя. Не зря она — детский доктор. Во время беременности она носила себя, как драгоценность, точнее, как хрустальное яйцо с бесценным содержимым. Они с Эдиком составили точный, тщательно подобранный, взвешенный рацион питания. Надя с ранних сроков занималась полноценным развитием ребенка. Не в одном здоровье счастье. Надя знала, что малыш в утробе слышит и ощущает мать. Она включала ему музыку, читала стихи, говорила ласковым, зовущим голосом. «Иди к маме на звук…» И девочка медленно и спокойно плыла в своих молочных водах к выходу в свет. Спокойно и родилась. Не рвалась, не разрывала маму, даже заплакала мелодичнее, чем другие дети. Так показалось Наде, которая ни разу не застонала. Она боялась пропустить хоть миг.
А Эдуард плакал от счастья, взглянув на явившееся чудо. Нахватал работы, заработал немного денег, открыл частный кабинет.
И зажили они трудно и счастливо. На улице Надя уже привычно отмахивалась от знакомых: «Тьфу, не сглазьте». Дел у нее было столько, что адская работа в прошлом казалась ей просто перерывом между главными делами. Надя строила планы, чертила графики роста, развития на годы вперед.
Успехи Зои они с Эдиком праздновали как свои главные победы. Девочка хорошо набирала вес, вовремя пошла. Немного позже, чем положено, заговорила, но это было в пределах нормы. Соседка — доктор наук — рассказала, что они с братом заговорили в четыре года. И сразу галопом, и сразу в профессора. С возрастом из детских дефектов речи у Зои осталась лишь легкая, приятная слуху картавость. Надя с Эдиком решили это не пытаться исправлять. «Красиво, — сказал Эдик. — Как маленькая француженка».
Надя вводила в программу ребенка танцы, гимнастику, бассейн. Особое внимание она уделяла потребности в гигиенических процедурах. Сама она мылась по нескольку раз в день. Через день мыла голову, чистила зубы после каждой еды. Зоя с удовольствием копировала поведение мамы. Только однажды, когда Надя поехала на неделю к своим помочь матери с очередной болезнью брата, она по возвращении обнаружила Зою сидящей безучастно в детской. Дочь смотрела в пустоту. Надя с порога почувствовала кислый запах запущенности. Белые волосы сбились в липкие пряди, трусики оказались мокрыми.
Эдуард был на работе, вызывал на день няню. Одна Зоя проводила не больше двух часов. Ей было уже шесть лет.
— Я сам видел, как утром няня ее мыла.
Так первый раз оборвала Наде сердце страшная догадка. Открытия понеслись в ритме снежной лавины, падающей на их бедные головы, которые сделали все, чтобы вырастить самого лучшего ребенка. У них ведь могла родиться только принцесса.
Надя ничего не говорила Эдуарду, больную мысль все время оттесняла трезвая, спокойная. «Ты ошиблась. Ты пристрастна. Ты просто паникерша».
Но однажды она вошла в комнату, где Эдик читал Зое сказки. Он сидел в кресле, девочка на своем детском стуле с высокой прямой спинкой, который Надя нашла для хорошей осанки. Она по обыкновению, как привыкла, прислонилась головкой к колену отца. Надя сначала поймала взгляд Эдика — растерянный, смущенный, испуганный. Потом взглянула на Зою. Девочка не просто ласкалась, как котенок. Она терлась и прижималась к ноге отца, получая явно сексуальное удовольствие. Более того, это не была неосознанная ранняя сексуальность, что возможна у любого здорового ребенка. Это была деградация на глазах. Прелестное личико теряло выражение, глаза пустели, по подбородку текли слюни.
Надя спокойно улыбнулась обоим. Сказала:
— Ой, кто это у меня такая замарашка-слюняшка? Пошли в ванную.
