Он вернулся, узнав на работе, что Мария выпила ночью пузырек с уксусной эссенцией и находится в реанимации. Мария Ивановна так хорошо вспомнила, как взлетело от счастья ее сердце, когда медсестра сказала: «Твой за тобой приехал».
И опять потекла неспокойная река их непутевой жизни. Мария думала только о своей вине. Она не смогла уцелеть во время того аборта. Все так складывалось, потому что она не могла родить ребенка. Но теперь… Теперь, когда Вася привез ее из смерти, теперь они отдохнут.
Он ушел на пенсию. Она стала старосветской помещицей, которая целыми днями придумывала ему блюда, терла и мыла все в квартире, создавала уют. Он сидел с утра за огромным письменным столом, курил свою трубку, работал, иногда смотрел в ее сторону прищуренными от дыма, по-прежнему синими глазами. Никогда Мария не видела человека, который за всю жизнь не стал ни капельки менее красивым. Наоборот, все украшало ее Васю. И седина, и полнота, и умные морщины. Наверное, это был самый счастливый период в жизни Марии Ивановны. Она даже перестала тосковать по нерожденному ребенку. Мечтала лишь об одном. Умереть раньше него. Мария боялась, что его смерть она вынести не сможет.
Но у него грехов было больше. И бог слишком прямолинейно понимает, что такое казнь. Он казнил именно Василия. Не подарил ему тихой спокойной смерти.
Однажды летом к ним приехала племянница из Киева поступать в МГУ. Хорошая, красивая девочка. Мария учила ее правильно одеваться, готовить, гордилась ею, возила на экзамены. Катя поступила. Осталась жить у них. На выходные приезжал ее жених, который служил в армии в одной из подмосковных частей. Сначала Мария стала замечать нервный, встревоженный взгляд жениха, которым он смотрел на Василия. А потом сама увидела. Этот нестерпимо синий, прищуренный взгляд мужчины, о котором мечтали все встреченные им женщины. Мужчины, которого боготворила жена. Он смотрел на Катю так, как будто впервые в жизни увидел олицетворение красоты и неземного, обошедшего его счастья. Только преданное сердце Марии смогло выжить, увидев то, что она прочитала в его глазах. Это первая, настоящая любовь Василия, которую он и не надеется пережить. Никто не смог бы гореть в этом открытии, в этом огне. Только кроткая и верная Мария Ивановна.
Перед своей казнью Василий вышел из дома, сходил на ближайший рынок и купил у грузина медную настенную тарелку с чеканной Нефертити.
— Это ты, — сказал он Кате.
Выпил бутылку водки и упал, захрипев. Три дня он умирал в коридоре районной больницы, дожидаясь очереди в палату. Метался на серых казенных простынях, звал Катю и Нефертити. Марию он так и не заметил. Умер, не открывая глаз…
Мария Ивановна прожила в больнице одиннадцать дней. Родила одиннадцать детей. Ее привезли сюда одинокой, истерзанной, нищей старухой. А на кладбище для бедных она приехала богатой матерью большой семьи, рожденной от самого любимого мужчины на свете.
Хоронили ее соседки. Положили в гроб, надев красивое и яркое платье, на голову не стали завязывать старушечью косынку, приспособили шляпку с вуалью. Положили на грудь не цветы, а шоколадные конфеты, чтобы матери по дороге в рай было чем кормить своих детей.
Поделиться любовью
Когда Карину в очередной раз кто-то доставал разговорами о своих бедах, у нее в ответ была такая шутка: «Ой, ну чем я тут помогу? У меня самой тяжелая шизофрения».
— Выслушай просто, — обычно отвечали ей. — Напиши мне, что ты думаешь. Ты же такой отзывчивый человек, не то что остальные. Люди — злые, они только радуются чужой беде.
Карина иногда и смеялась, и плакала, рассказывая подруге или родителям, в какой плотный переплет она вновь попала.
— Ты понимаешь, папа, — говорила она потрясенно. — Ася влюбилась в Игоря по снимку в Интернете. Они живут в разных странах. Она вдвое старше его. Он состоит с ней в переписке, потому что она посылает ему деньги на помощь животным. А по поводу любви она мучает меня! Она пишет каждые пять минут, что она плачет. И — хоп! — выкладывает снимок своего лица в слезах. У меня ее плачущих изображений уже целая галерея. Потом она пишет, что ее надо утешить, потому что у Игоря — рана. И опять фотографии: его порезанный палец, забинтованная нога. Он так, наверное, вызывает у нее жалость, чтобы получать больше денег. Он — здоровенный, нигде не работающий мужик. Но я же не могу не реагировать! Пыталась ей не отвечать, так мне ее подруги стали писать: почему ты такая черствая? Ася теперь плачет из-за тебя.
У Карины была удивительная способность — чувствовать комизм ситуации и воспринимать ее же, как великую трагедию. И то, над чем она хохотала днем, возвращалось к ней ночью совсем в других тонах. Залитое слезами лицо женщины, которую она знала лишь по переписке в Интернете, начинало ее мучить. Она так ясно представляла себе, что Ася, полюбившая коварного и жестокого человека, сейчас не спит и места себе не находит от тоски и боли. Может, это ее последняя любовь, может, единственная, ей некуда с этим бежать, не к кому стукнуться, а она, Карина, поленилась написать ей лишнее письмо. И Карина чувствовала, как разрывается ее сердце, она становилась Асей, ее накрывала волна непоправимого несчастья. Потому что красавец Игорь никогда не полюбит бедную Асю. Карина вставала и начинала печатать горячее письмо со словами поддержки и сочувствия. Спрашивала: чем я могу тебе помочь?
На горячие письма Ася, ставшая почти родной, почему-то отвечала уже немного свысока, с позиции обиженной жертвы. На повторенное не один раз предложение помощи, однако, реагировала… Они все реагировали практически одинаково, вот в чем беда. Вдруг оказывалось, что ситуацию с роковой страстью или другим несчастьем можно исправить с помощью какой-то суммы, которой, к примеру, Асе не хватает, чтобы послать Игорю на помощь животным.
Карина посылала, отказываясь от запланированной покупки для себя, обреченно понимая, что опять попала в зависимость. И будет посылать, и выслушивать, и рассматривать чужие слезы, уже сильно подозревая, что ее опять использовали.
За ней внимательно наблюдал ее добрый и умный папа, музыкант, художник.
— Я смотрю на твое поведение с растущим напряжением, — шутливо говорил он. — Я жду, какой именно факт разбудит твой мыслительный процесс.
— Да никакой же, папа, — смеялась Карина, а глаза блестели, как от слез. — Вот такая у тебя родилась глупая и ненормальная дочь. Наверное, у меня шизофрения.
— Наверное, у всех нас шизофрения, — поддерживал шутку папа. — Мне даже перестали нравиться нормальные люди. Обычные скучные и правильные люди.
Чтобы отвлечься и развлечься, они устраивали свой спектакль. Надевали диковинные наряды, стилизованные под разные времена и образы, создавали сцены своих спектаклей. Во всех ролях Карина, папа, мама. Они сами шили эти наряды, сами делали чудесные шляпки, котелки, накидки. Подбирали ткани, цветы, украшения. Фотографировались и создавали альбомы чудо-семьи.
На всех фотографиях у Карины глаза блестели, как от слез, и в них искрился рождающийся смех.
