– Но в землянке не жил, – тут же подхватил он. – Еще не хватало, в землянке. У меня прекрасная квартира в Париже. Не на Елисейских полях, но не далеко.
Маргарита почувствовала, как в ней набухает, спеет, почти уже созрела готовность откликнуться на его предложение согласием. Она подумала: похоже на то, как снимают этих девок у джипов. Точно так же.
– У меня, Слава, нет заграничного паспорта, чтобы ехать с тобой в Париж, – сказала она. – И в Лондон, и в Нью-Йорк, и куда там еще?
Она забыла в этот миг, ей начисто отшибло память, что паспорт у нее, вероятней всего, есть, готов, лежит в ОВИРе и нужно лишь съездить за ним, забрать. Чего она после отлета Сергея в Америку так и не сделала.
– А что, какие проблемы? – удивился Владислав. – Пойти в ОВИР и сделать. Пара пустяков!
– Нет, у меня проблемы. Мне не дают. У меня была такая степень секретности.
Маргарита произнесла это – и снова не вспомнила, что уже преодолела свою секретность, что паспорт почти наверняка ждет ее, и всех трудов – доехать до ОВИРа и отстоять в нужную комнату очередь.
– Степень секретности? – иронически отозвался на ее слова Владислав. – Подумать только: такая степень секретности! – Он взял ее за локти и снова приблизился к ней своим плавящимся в желании и оттого остро возбуждающим ее плывущим взглядом. – А если я тебе сделаю паспорт, поедешь? Поедешь, спрашиваю?
– Как это – сделаю? – не поняла Маргарита.
– Мое дело.
– Нет, как?
– Как, как! – с прежней иронией проговорил Владислав. – Как все делается, за деньги! И не через какой не ОВИР, а прямо в МИДе. Дай только имя-фамилию, дату рождения и фотографии.
– А вроде теперь уже так не делается. Это вроде только в начале девяностых так было можно.
Маргарита верила ему уже абсолютно, полностью, и если спрашивала, это спрашивало не сомнение в ней, а просто она не могла решиться дать ему согласие так сразу. Собиралась с силами, чтобы ответить ему «да».
– Деньги сейчас еще побольше нужны, чем в начале девяностых, – отвечая ей, сказал Владислав. – Знать только нужно, к кому обратиться. Связи иметь хорошие. У меня хорошие. Вместе в МГИМО учились.
– И что, прямо так: никаких моих документов, имя-фамилия – и все?
– И все, – подтверил Владислав.
Она верила ему абсолютно, безоговорочно, – и все же, оказывается, сомневалась.
– А ведь это, наверно, немалые деньги?
Владислав прищурил глаз, словно бы прикидывал, какие это могут быть деньги, и кивнул:
– Изрядные.
– И ты готов их платить?
– А едешь со мной?
Маргарита помолчала. Взгляд невольно снова схватил проституток у джипов. Те устали глядеть на них с Владиславом и отвернулись, вновь щебетали между собой на свои продажные темы.
– Поеду, – сказала она, враз осипнув. Откашлялась и повторила: – Поеду.
– Значит, плачу, – сказал Владислав.
Лицо у него было открытое и веселое. Чудное лицо. Недаром она тогда так на него запала.
19
Самолет взодрал нос и взлетел. Стремительно отвалилась вниз взлетная полоса, мелькнула нитка забора, проплыли, на глазах уменьшаясь и превращаясь в набор из детского конструктора, какие-то приаэропортовские строения сарайно-ангарного типа, лес, выплывший под крыло, был похож на ковер мха. Место Маргариты было у окна, и она, не отрываясь, смотрела в него. Грудь разламывало восторгом. Вот это что такое – летать самолетом! Она летела впервые в жизни. Впервые, и сразу в Париж! Paris is never out of time. А впереди – и Нью-Йорк, и Лондон, и Рим, и Мадрид, почему же нет?! Вот тебе, Сережа, за твое предательство. Получи.
В аэропорту, когда проходила через таможенников, через стойку регистрации, сдавая багаж, а после – паспортный контроль, все время, не в силах избавиться от этих мыслей, думала о Сергее. Видела, как проходит предполетные этапы он, представляла на своем месте его – вот, значит, как оно все было с ним, когда стояла там, в темном углу неподалеку от стола таможенного досмотра… Забыла о Сергее она, пожалуй, лишь на короткий миг – когда девушка в будке паспортного контроля, забрав ее паспорт, ожидала каких-то сведений у себя на невидимом дисплее. Маргарита стояла, смотрела сверху на рыжий перманент пограничницы, и от напряжения у нее сводило мышцы на ногах. Все же никакой Славы Анисимовны Рогозовской в природе не существовало. Но девушка дождалась там на дисплее необходимых сведений, покидала глазами вверх вниз – сравнивая Маргариту с фотографией, простучала по паспорту щелкающим агрегатом, ставя штамп о выезде, и выбросила паспорт на стойку: «Пожалуйста. Счастливого пути».
– Что, – сказал Владислав, кладя Маргарите руку на колено, – прощаемся с родимой отчизной? Прощайся, прощайся. Хрена в ней, родимой. Была чушкой зачуханной, ею и останется.
Он впервые позволил себе быть при ней грубым. До этого, все без малого три недели после той встречи на Тверской у Центрального телеграфа, Владислав был, пожалуй, даже изысканно учтив, деликатен, корректен, и она, вспоминая о помянутом МГИМО, случалось, думала с удовлетворением: все же учеба на дипломата – это школа!
Тем сильнее был укол уязвленности, который ощутила Маргарита. Как бы это он произнес про нее: «чушка».
– Ну зачем ты так, – сказала она. И, чтобы не получилось слишком серьезно, сдобрила упрек иронией: – Родина – мать, а о матери так – нехорошо.
– Мать-то мать, да мать бывает и млядь, – не обратив внимания на ироничность ее тона, отозвался Владислав.
Он вновь позволил себе грубость, и похоже, вполне нарочно. У Маргариты просилось ответить ему что-нибудь пресекающее, – и она не нашлась, как это сделать. Она не чувствовала в себе права на это!
Маргарита решила опять отвернуться к окну. Тем более ее так и тянуло к нему. Земля уже осталась далеко внизу, и самолет входил в облака, прошивая собой одно клубящееся белое марево за другим. Удивительное было зрелище. Необыкновенное. Просто потрясающее. Вот оно как, лететь!
Маргарита рывком повернулась к Владиславу, обхватила его руками за шею и, притянув к себе, быстро поцеловала в губы, в щеку, в шею, снова в губы.
– Ты меня везешь в Париж! В Париж! Будем ходить по Елисейским полям! Гулять в Булонском лесу! Ты меня везешь, везешь!
От ее толькошней уязвленности не осталось и следа. Она уже не помнила о ней. Только чувство благодарности к Владиславу.
Владислав, принимая ее поцелуи, довольно похмыкивал.
– О-ох, – протянул он, когда она оторвалась от него, снова кладя ей руку на колено, сжимая его, а сам откидываясь головой на спинку, – ох, как мне надоело таскаться в родное отечество! Непередаваемо. Кто бы знал!
– Все, в последний раз, – сказала Маргарита. – Меня нашел, увозишь, зачем тебе возвращаться? Все, что мог, ты уже совершил.
