– Откуда ж мне знать, почему задерживается? – пожал он плечами, когда Маргарита спросила его об этом впрямую.
– Но можно же сделать запрос, вы же знаете куда, к кому обратиться, – сказала она.
– А почему вдруг я должен это делать? – глядя на нее веселящимися прищуренными глазами, поднял он брови.
Слова его прозвучали как предложение: заинтересуйте меня, чтоб я захотел это сделать!
Маргарита ответно смотрела на начальника ОВИРа оживленным, играющим взглядом, словно была готова откликнуться на его предложение, – и понимала: деньги он не возьмет. Не нужны ему деньги. Деньги он возьмет с кого-нибудь другого. По тому, как он смотрел на нее, было ясно: он бы хотел взять от нее натурой.
Сергей между тем уже получил от своих знакомых в Америке гостевые вызовы. Следовало начинать оформлять документы, идти в американское посольство за визой, – и ничем невозможно было заниматься. Потому что у нее отсутствовал паспорт. Шел май, перевалил на вторую половину, по телевизору, по радио, в газетах семибалльным штормом бушевала компания по выборам нового президента.
Сергей начал психовать. Вот выберут коммуниста, закроет ворота – вообще никуда не выедем, ярясь, говорил он. Почему обязательно коммуниста, отвечала Маргарита, совсем необязательно. «Да кого бы ни выбрали, что, в этой стране что-нибуь путное можно сделать?!» – неистовствовал он.
На эти его слова отвечать Маргарита уже не осмеливалась. Эти его слова недвусмысленно подтверждали то, что, в принципе, ей было ясно и так: истинная причина психотни Сергея заключалась вовсе не в страхе перед тем, кого выберут. Он сходил с ума от своей межеумочности. Здесь для него были закрыты все двери, жизнь здесь остановилась – будто высыпался до последней песчинки песок из песочных часов, – а жизни там все не наступало, она все отодвигалась, отсрочивалась – словно песочные часы, которым, чтобы время опять потекло, должно было перевернуться, продолжали и продолжали стоять в своем прежнем, мертвом положении.
Она не могла бы обвинить его в страдательной бездеятельности. Ожидая от своих знакомых в Америке запрошенных вызовов, Сергей одновременно предпринял несколько попыток устроиться на работу здесь, – ничего у него не вышло. Он был меченый. И если где было о том еще неизвестно, то с его появлением там тайна невдолге раскрывалась. Он договаривался о месте в каком-нибудь малозаметном издании, получал от них пробное задание, а пока выполнял его, писал текст, те, не торопясь, связывались с журналом, где служил прежде, – и когда с текстом вновь появлялся в редакции, тот уже там не требовался. Он был меченым, и от его метки положено было открещиваться. С изнанки редакционная одежда могла быть какой угодно, но с лица – белоснежно-чистой. «Я ж ничего не зарабатываю, сидим здесь – попусту проедаем деньги!» – бесновался Сергей день ото дня все чаще и чаще.
Экономя деньги, он съехал с квартиры, которую снимал прежде и где они обычно встречались, перебрался к Маргарите, и теперь в одной комнате жили они вдвоем, в другой – мать. То, что приходилось жить вместе с матерью Маргариты, было дополнительной причиной, сводившей Сергея с ума. «Ну, ты служила в администрации, у тебя там какие-то знакомства остались, пошеруди по ним, не может быть, что никто не знает, к кому позвонить следует, чтобы с мертвой точки все сдвинуть!» – начал он нажимать на Маргариту.
– Да ну не к кому мне обратиться, не к кому! – не выдерживала, тоже принималась кричать Маргарита. Ненавидела себя за этот крик – и не могла сдержаться.
Она уже позвонила тому начальнику отдела при комиссии, что не хотел отпускать ее, Василий Петрович обрадовался, услышав ее голос, и с удовольствием проговорил с нею на самые разные темы целые полчаса, но когда Маргарита высказала ему свою просьбу, сокрушенно поохав, ответил отказом: «Что вы, что вы! Как я в тот департамент могу соваться? Там не знаешь, как встретят. Хорошо если просто пошлют подальше, а то ведь телегу накатают: такой-то вмешивается!» Оставался, конечно, еще вариант с ушами – тем бескостным кремлевским чиновником, избранным ею тогда в любовники по причине полного безрыбья вокруг, но с какой стати он должен был поступить иначе, чем начальник отдела? Тем более что она послала его подальше.
Втайне от Сергея после очередного их пусто-бессмысленного истеричного разговора о паспорте Маргарита снова сходила к начальнику ОВИРа.
Он запомнил и ждал ее – она тотчас поняла это по его оживленному, радостному виду, с каким он ее встретил.
– Да, так что, все так и нет паспорта? – с этими оживлением и радостью спросил он Маргариту.
– Ну, так вы же не обращались, куда следует, не подтолкнули, – настраивая себя на ответное радостное оживление, сказала она.
– А с какой стати я должен был обращаться?! – воскликнул он.
Заинтересуйте меня, заинтересуйте, звучало в его голосе.
И теперь Маргарита была уже готова к тому, чтобы заинтересовать. Несмотря на то, что начальник ОВИРа был ей неприятен даже и чисто внешне. Он весь был какой-то шныряющий. Ему, должно быть, подходило к сорока, но он – ростом, фигурой, всей статью – походил на подростка, и подростка вполне определенного типа – шпанского. Она еще помнила чувство, что охватывало ее, когда школьницей приходилось проходить мимо компаний такой шпаны, и сейчас при мысли о том, что, может быть, придется ему отдаваться, это чувство поднялось к горлу распирающим рвотным комом, название которому было ужас. На уши начальника ОВИРа, хотя так и просилось глянуть на них, она заставила себя не смотреть. Она знала и так, что уши у него – сама гадость.
– Боже мой, неужели такой женщине, как я, нужно кого-то чем-то заинтересовывать? – сказала она, садясь на предложенный начальником ОВИРа стул нога на ногу – открывая себя едва не до трусиков. Погода стояла уже совсем летняя, и всей одежды на ней было – легкая блузка, распашная жакетка и короткая юбка, которую, садясь, так естественно было еще и поддернуть вверх. – Вам что, трудно позвонить, куда нужно, узнать?
Начальник ОВИРа заглотил заброшенную Маргаритой примитивную наживку, как тот самый шпанистый подросток. Взгляд его будто приковало к ее ногам. И он даже двинул вверх-вниз кадыком, сглатывая слюну.
– Да нет, в общем, нет, – сказал он, с трудом отрывая взгляд от ее ног, – не трудно. Можно позвонить.
– Так в чем дело? Позвонить и сказать: пусть там все живо, сколько можно тянуть. Чтобы пара дней – и разрешение у вас на столе!
Выдав ему подобное указание, она задела его профессиональное чувство. И это профессиональное чувство, может быть, противу желания начальника ОВИРа, сделало стойку.
– Как это я так могу им приказать: два дня – «и на столе»?! Это их дело, дать разрешение, не дать. А позвонить, – начальник ОВИРа, казалось, замурлыкал, – позвонить – непременно позвоню… Может быть, там просто затерялось, заложилось куда-то… Но, чтобы нашлось, нужно, конечно, подтолкнуть, не подтолкнешь – не поедешь…
Маргарита шла из ОВИРа, и ее сотрясало от исступленного внутреннего хохота: надо же, нашла кому отдаваться – мелкой шавке! Как удачно, что, не желая того, наступила случайно на его профессиональную мозоль. Только он то и может, что позвонить!
