— Всё куплено в секонд хэнде.
— Где, где? — заинтересовался первый парнишка.
— В секонд хэнде, где поношенные вещи продают, — пояснил Антон.
— Значит, в комиссионке прикупаться у тебя деньги есть, а на хлеб не хватает? — съязвила толстуха, а старушка с осуждением покачала головой:
— Я старая и то подаяние не попрошу. А ты с мальства по кривой дорожке пошёл. Что же дальше будет?
Всё это время пёс внимательно следил за развитием событий. Он явно не понимал, зачем собрались эти люди. Чтобы привлечь к себе внимание, он звонко тявкнул. Стоящая рядом мамаша с мальчуганом лет четырёх назидательно сказала сынишке:
— Видишь, какой плохой мальчик, даже собачке за него стыдно.
— Надо в школу сообщить. Пропесочат его в пионерской организации, — выступил с инициативой мужчина в очках.
Настя стояла и наблюдала за этой сценой со стороны. Ей было так стыдно, что она готова была провалиться сквозь землю. Ну почему Антон не мог вести себя, как все нормальные люди! Вечно он со своими дурацкими затеями! Ей хотелось прекратить этот балаган, но она не знала как.
В это время из универсама вышел пожилой, седовласый мужчина с авоськой.
Пёс радостно взвизгнул и, потеряв к происходящему всякий интерес, бросился к нему, но его не пустил поводок. Подойдя к толпе, старик поинтересовался:
— Что случилось?
— Видали субчика? Милостыню просит, — ответили из толпы.
Седовласый скользнул по Антону безразличным взглядом, протиснулся к собаке и отвязал поводок. Пёс, радостно повизгивая, заплясал возле хозяина.
— Так это ваша собака? — поинтересовалась толстуха.
— Да. А что?
— А он говорил, его. Плохой мальчик, — наябедничал четырёх летний мальчуган.
— Ты что же это, хотел мою собаку украсть? — возмутился седовласый и крепко ухватил Антона за руку.
Провал на поприще нищенства был полным и безоговорочным. Антон понял, что пора уносить ноги. Он попытался высвободиться, но тщетно. Хватка у старичка оказалась железной.
— Господа, я пошутил, — примирительно произнёс Антон, но его реплика только подлила масла в огонь.
— Какие мы тебе господа! — сердито сказала толстуха.
— То есть, друзья, — исправился Антон.
— Тамбовский волк тебе друг, — сердито отрезал хозяин собаки.
— Что случилось? По какому поводу собрание?
Властный окрик заставил всех обернуться. Настя обмерла. К Антону подошёл милиционер. Зычный голос совсем не вязался с его невзрачной внешностью и, казалось, достался ему по ошибке. Блюститель порядка был невысок ростом, но в его взгляде сквозила такая уверенность, что он невольно внушал почтение.
Все наперебой заговорили:
— Попрошайничает…
— Пионер называется. Только позорит…
— В школу сообщить…
— И родителям…
— В отделении разберёмся, — козырнув, коротко пообещал участковый.
— Смотрите, чтоб не убежал. Ишь, ужом вертится, — предупредил пожилой, передавая Антона, что называется, с рук на руки.
Положение было критическим. Настя бросилась на защиту Антона.
— Пожалуйста, отпустите его. Он пошутил, — взмолилась она.
— Так вы вместе? — спросила толстуха и, уперши руки в боки, уставилась на Настю: — А ещё девочка. На вид чистенькая, а сама чем промышляешь. И не совестно?
— Тьфу! Совсем стыд потеряли, — сплюнула старушка.
— Мы больше не будем, честно. Это же просто шутка, — попытался отговориться Антон, но умилостивить милиционера ему не удалось.
— Расходитесь, расходитесь, товарищи, — скомандовал тот толпе и повёл ребят в отделение.
Нельзя сказать, что Антон не подумывал о побеге, но, судя по всему, участковому тоже приходила в голову такая мысль, потому что он на всякий случай подхватил под локоть и «сообщницу». Птицей-тройкой они направились в участок.
Глава 17
Отделение милиции находилось в том же здании, где и раньше, вернее, где оно будет располагаться позже. Это было всё то же унылое двухэтажное здание, только вместо привычного скопления машин возле него стоял жигулёнок шестой модели и два уазика с красно-синей полоской на корпусе.
Дежурный окинул ребят любопытным взглядом.
— Семёныч, кого это ты привёл?
— Да вот, попрошайничали возле универсама.
— А по одежонке не скажешь, что цыгане, — удивился дежурный.
— Вот-вот. Надо разобраться, откуда такие птенцы залетели.
Его слова звучали зловеще. Путешественникам во времени стало не по себе. После солнечной улицы коридор, освещённый неоновыми лампами, казался особенно мрачным. Участковый пропустил ребят вперёд и конвоиром следовал за ними, отрезая путь к бегству.
— Накаркал, — буркнул себе под нос Антон.
— Что? — тихонько переспросила Настя.
— Директор накаркал. Сказал, что следующий этап для меня — милиция. И вот, пожалуйста.
Обстановка кабинета поражала одновременно аскетизмом и излишеством. Тройке потёртых столов и видавшему виды шкафу было явно тесно в этой комнатушке. Стулья для посетителей неприкаянно стояли на свободном пятачке посередине кабинета. При необходимости их можно было развернуть к любому из столов. Всюду, включая подоконник, были навалены кипы бумаг и распухшие от документов скоросшиватели, что ещё больше усиливало впечатление тесноты.
Солнце лилось в зарешёченные окна и отражалось бликом в застеклённых дверцах шкафа, изнутри целомудренно заклеенных пожелтевшей бумагой.
На улице стояло бабье лето с присущей ему терпкой свежестью, а здесь было душно, как в тропиках. Примостившийся на краешке стола вентилятор ворочал головой туда-сюда, гоняя спёртый воздух. Но это не спасало от жары.
За столом сидел лейтенант милиции и что-то старательно настукивал одним пальцем на пишущей машинке. Занятие требовало от него невероятной концентрации. Иногда он находил клавишу сразу, а порой приходилось долго шарить взглядом по клавиатуре, прежде чем отыщется нужная буква. Рядом с машинкой стоял стакан остывшего чая, на листке бумаги лежала глазированная булочка. От жары и от натуги у лейтенанта на лбу выступила испарина.
При виде вошедших он оторвался от работы. Радуясь нежданному перерыву, лейтенант с удовольствием разогнул спину, разминая затёкшие мышцы.
— Семёныч, это что за детский сад? У нас что, теперь детская комната?
— Марь Алексеевна в отпуске. Приходится самому разбираться. Ну и духота тут у нас, как в бане, — посетовал участковый, протискиваясь за свой стол.
