Столбы до того долго стояли, что совсем прогнили и стали мягкими. И вот я качалась на них, качалась и все никак не шла к столу на улице. А все сидели и уже даже не ели, а пили чай. И гости у нас, по-моему, в тот вечер были. Я все качалась, качалась, и тут правый столб накренился и стал медленно падать. Я тоже медленно упала на траву и заревела. Столб мог бы, между прочим, меня пришибить! Я лежала на земле, ревела и ждала, когда меня утешит мама. А она только пошутила что-то совсем несмешное насчет того, что это все потому, что я никогда не слушаюсь.
От бабушки пахло тальком и лекарствами. В то лето, когда мама уехала в город в больницу рожать маленького, мы с ней остались в доме один на один. Карл и Алеша увязались с мамой в город. Вокруг было тихо-тихо и темно, и даже Полкан не лаял во дворе, и курочки не кудахтали. От этой тишины и темноты было страшновато, но я уверила бабушку, что вполне могу переночевать одна в своей комнате на чердаке. А когда легла в постель, поняла, что одна я не оставалась нигде уже очень давно, если вообще когда-нибудь оставалась. Мне стало не по себе, и в голову полезли дурацкие мысли об инопланетянах, которые оставляют на полях круги от своих летающих тарелок: мы как раз тогда нашли пару таких кругов около дома, хотя Петя утверждал, что это никакие не НЛО, а просто трактор. А папа сказал, что очень даже может быть и НЛО. Сейчас все это кажется мне глупой чушью, но тогда было не до смеха. И мама тогда, как мне кажется, нарочно сказала при мне Пете, что инопланетная раса промышляет кражей человеческих детей, обычно самых младших и непослушных. Карл пришел в дикий восторг и начал шуметь еще сосредоточенней и сильнее. Размечтался наладить таким образом контакты с внеземной цивилизацией. А я испугалась и дала себе слово быть тише воды ниже травы или тише травы ниже воды – в общем, я старалась как могла. Но круги оставались.
Выглянув в чердачное окно, я ничего в темноте не разглядела, но стало совсем уж как-то жутко. Тогда я спустилась вниз и перебралась на кровать родителей, но легче не стало. Полкан завыл. И тогда бабушка взяла меня к себе в кровать, хотя я была уже не младенцем. А мне было уже до того страшно, что я согласилась. Бабушка думала, что я переживаю за маму, как там она в больнице. Она сначала рассказывала мне, каким был в детстве папа, а потом заснула и стала ужасно храпеть.
Это все было много лет назад, а теперь бабушку поселили в бывшую Петину и нынешнюю мою комнату. Со всеми ее шуршащими полиэтиленовыми пакетами, халатами, желтоватыми шерстяными шалями, коробками с лекарствами, мазями и ампулами. Посмотрев на плакат с пиратами Карибского моря, она обозвала моего замечательного Джонни Деппа: «Это что за девчушка такая?» Это было ужасно. Все было просто ужасно.
Она храпела. Она пахла лекарствами. Она рано вставала и насильно собирала нас с Карлом в школу. Алеша стал еще раньше убегать на утренние тренировки. Она сюсюкала с маленьким и стала приносить его в мою комнату. Менять ему подгузники она тоже стала прямо у меня! Я открывала окно, но бабушка говорила, что ей дует. Она готовила по утрам отвратительную пригорающую кашу. Карл молотил все подряд, даже не чувствуя вкуса, хлюпал и свинячил. А когда я сказала, что не буду это есть, она спокойно ответила: «Захочешь есть – съешь». Отношения у нас с бабушкой совсем испортились. Она стала называть меня «барышней Соней», явно намекая, что я совсем не помогаю и ничего не делаю. Так и говорила: «А вам, барышня, добавки положить?»
Тогда я сказала маме, что бабушку надо немедленно сдать в дом престарелых. Мама очень холодно со мной обошлась и сказала «нет». Я пробормотала, что скажу тогда лучше об этом папе, мама услышала, и началась ссора. Она просто наорала на меня: «Не сметь!» – и (я же говорю, что она меня прямо ненавидит) так на меня смотрела, как будто я не ее родная единственная дочь, а просто не пойми кто. Она схватила меня за запястье – довольно больно, между прочим, – и чуть ли не закричала, чтобы я не смела говорить отцу никогда. Видно, испугалась, что папа это безобразное отношение ко мне так не оставит. Потом мы наговорили друг другу много всего настолько обидного, что даже повторять не хочется. И я поняла, что единственный выход – это уйти из дому. Жить новой, самостоятельной жизнью и заводить новую семью, как сделал Петя.
Я ринулась в комнату собирать вещи. Бабушки там, слава богу, не оказалось, – я так ревела, что слезы застилали мне глаза, а руки тряслись. Запихала в рюкзак какую-то одежду, прихватила тетрадь-дневник – горько подумав, что теперь-то мне никто не будет мешать вести его в свое удовольствие, – выскочила в коридор и объявила маме прямо в глаза, что я ухожу от них всех навсегда и всех их ужасно ненавижу. Мама сказала: «Что ж, иди (вот до какой степени она меня не любит!), иди, только не ори так, маленького разбудишь». И я ушла. Куда глаза глядят. Карл сначала побежал за мной, и мы немного постояли во дворе. Он спросил: «Куда ты теперь?», а я горько усмехнулась и ответила: «Куда глаза глядят, малыш». Я чувствовала себя очень несчастной, очень взрослой.
* * *
Я бесцельно кружила по району, в голову лезли совсем уж глупые мысли – ночевать в парке, как бомжики, лежать в канаве. В глубине души я понимала, что все это как бы немного понарошку, что надо подождать до вечера, когда вернется с работы папа и скажет, что никто не смеет обижать его дочку. Что они все будут извиняться передо мной, признавать, что вели себя просто чудовищно несправедливо и глупо. Остановившись на этом, я успокоилась. Купила себе мороженого, съела его, сидя на низкой оградке и вытянув ноги. Фонтаны еще не отключили, светило солнце, люди гуляли, наслаждаясь самым лучшим днем во всей неделе – субботой. Потому что это одновременно и выходной, и завтра тоже выходной. А в воскресенье всегда становится немного грустно, потому что оно быстро пролетает, и снова начинается долгая, унылая неделя.
Суббота в моей голове всегда белая. Я думала, что это у всех так – дни недели разного цвета, но потом оказалось, что моя Саша и Алеша видят дни недели одинакового цвета. А у меня в голове при мысли о каком-то конкретном дне недели возникает определенный цвет. Понедельник – черный, вторник – коричневый, среда – светло-серая или почти белая, четверг – темно-серый, угольный, пятница – зеленая, суббота – белая, а воскресенье – красное.
Когда с мороженым было покончено и мне надоело смотреть на фонтан, я пошла в книжный магазин, чтобы почитать там свою любимую серию – тоненькие книжечки под общим названием «Уж-ж-ж-астики». Читаются они быстро и легко, все истории жуткие и всегда с неожиданным концом, а герои – подростки. «Месть садовых гномов», «Лагерь-призрак» или «Тайна кораллового рифа» – отличные истории. Была там еще книга про то, как ребята нашли на чердаке зеркало, в котором жили их двойники из злого параллельного мира. Они хотели занять место детей. А конец страшный – одному двойнику это все-таки удалось, и зеркальная копия заняла место младшего брата одного из героев. Но младший брат был злобный, поэтому двойник оказался, наоборот, отличным человеком. Люблю я эту серию. Только истории про инопланетян я всегда пропускаю.
Уже темнело, а телефон все молчал, никто меня не искал и не звонил с извинениями и уговорами вернуться. Видимо, бабушка с мамой так запудрили папе мозги, что он тоже уже разлюбил свою дочку. Тогда получалось, что мне и вправду придется жить своей жизнью и создавать новую семью, как Петя. К нему-то я и отправилась.
