2
В нашем классе учатся аж четыре Саши. Саша, у которого скошенный череп и челюсть, как у лошади, Саша-фигуристка, Саша Зюзин и моя Саша. Моя Саша – это моя лучшая и, пожалуй, единственная подруга, не считая противной Аллочки, дружбу с которой мне пытается навязать мама. Моя Саша красивая, и родители у нее симпатичные. Когда-то я подружилась с ней исключительно из корыстных целей. Дело было в пятом классе, когда начальные классы смешали и перерасформировали так, что мы все как бы стали новенькими, даже несмотря на то, что я вот, например, в эту школу хожу всю жизнь, с самого первого класса. Более того, в эту же распроклятую школу ходил и Петя, и из года в год ходят Алеша с Карлом, и когда-то сюда же ходил наш отец. Вот во время этого вселенского слияния народов и образовалось у нас четыре Саши сразу, трое пришлых и один родной – Зюзин. И выяснилось, что у Саши, которая моя, родители богатые и торгуют лесом. Я тогда не понимала, как это, представила симпатичную такую семейку лесорубов в красных клетчатых рубашках с топорами и бензопилами. Все оказалось потом не так. Те баржи, что проходят по Неве в период судоходства, доверху забитые гладкими стволами и напоминающие коробки карандашей, везут эти стволы в Финляндию. Там из них делают бумагу и продают нам обратно в Петербург. Всем этим делом занимается не государство, а куча частных фирм, и папа моей Саши как раз руководит одной такой фирмой.
Когда нас собрали в один класс и мы все перезнакомились друг с другом, сначала моя Саша мне страшно не понравилась. Потому что она поверила в эту дурацкую историю про то, что мы – цыгане.
Наша семья – эдакая местная городская легенда, часть фольклора, и это временами ужасно раздражает. Никакие мы, естественно, не цыгане. Мы живем в нормальной трехкомнатной квартире, а не в таборе. Не занимаемся конокрадством и не гадаем по руке. Фамилия у нас русская. А то, что мы все смуглые, кареглазые и темноволосые, – это я не знаю почему, видимо, затаилась в роду какая-то бешеная хромосома. Но фольклор на то и фольклор, что в сознании человека он неистребим: как придумал кто-то, что я и все мои братья живем в каком-то воображаемом таборе, так оно и продолжается.
И глупая моя Саша, видимо, подумала, что отличный способ завязать разговор – это уточнить правдивость этих гнусных околоцыганских сплетен у самого объекта сплетен. Я сказала ей, что она дура, и решила обидеться. К концу дня мне на парту подкинули записку, где говорилось, что автор этой самой записки ничего не имеет против цыган, неважно, действительно я цыганка или нет. И поэтому давай дружить.
Давай дружить!
«Конечно, конечно давай!» – чуть не закричала я. В нашем классе никто между собой не дружит, разве что разбиваются маленькими группками по два человека. Я тоже хотела создать себе такую группку, встречаться до звонка на первый урок, вместе ходить в гардероб и вместе уходить из школы, идти домой и радоваться жизни. Но никак не получалось, потому что, сколько себя помню, за мной всегда заходили Петя с Алешей, потом мы заходили за Карлом и в таком составе тащились домой. Потом Петя отвалился, но проблема осталась.
И вот когда я узнала про родителей и про лес, тут-то и проявила себя моя корыстная натура. Я решила пригласить мою Сашу на день рождения, потому что, по моим расчетам, она подарила бы мне какой-нибудь стоящий дорогой подарок. Моя Саша так никогда и не узнает, что в тот знаменательный день наша дружба была под угрозой и чуть не прекратила свое существование, потому что на подарок она поскупилась и подарила мне какую-то дурацкую книжку, тоненькую и явно уже прочитанную.
Но теперь мы уже много лет как лучшие подруги.
Раньше я прогуливала школу одна, хотя это у меня получалось нечасто: у моего брата Алеши натура стукаческая, он родителям обо всем, что происходит в школе, докладывает. Поэтому прогуливала я только тогда, когда Алеша сам в школу не являлся и болел, а здоровье у него просто отменное. Если выпадал случай, и все складывалось, я шла в противоположную от школы сторону, слушала по дороге плеер и пешком доходила до кинотеатра в другом районе. Самый ранний сеанс там был в десять утра, и я как раз приходила к началу. Смотрела фильмы в пустом зале, воображала, что сейчас не утро буднего дня, а вечер выходного, я смотрю кино со своим парнем, у нас свидание и любовь. Иногда получалось даже так, что в зале я сидела вообще одна. Тогда я вносила в свою историю поправки – у нас юбилей или сейчас 14 февраля, и мой парень арендовал целый зал, чтобы побыть со мной наедине.
В том самом злополучном литературном одиннадцатом классе прогуливали обычно целой компанией. Дружили, ходили везде вместе. Весело им было, наверное. У нас в классе ничего такого нет. Но есть моя Саша, поэтому прогуливаю я теперь вместе с ней, если удается ее уговорить.
В начале года не бывает ничего стоящего и важного, а по погоде, так вообще еще продолжается лето, поэтому я смогла уговорить ее отправиться со мной на школьный базар. Я очень люблю всякую красивую канцелярию, а там ее должно было быть навалом. Все складывалось просто прекрасно. Мы запланировали, что сразу с утра едем на базар, гуляем там, потом гуляем по центру, а потом моя Саша идет в парикмахерскую в другом районе. Туда ездит ее мама, у них там какая-то своя стилист-парикмахерша. Я поеду с Сашей, а уже потом мы вернемся к нам и разойдемся по домам как ни в чем не бывало. Алешу я предупредила заранее, еще вечером, чтобы забирал Карла и шел домой, а меня ждать не надо. Я могу и сама через два дома дойти, и нечего меня позорить (с Карлом, куда ни пойди, везде ужас и позор начнется). Он как-то странно на меня посмотрел долгим своим ясным взглядом, даже прищурился немного. Но промолчал, и на том спасибо.
* * *
Нарушать правила всегда весело. Весело идти по залитой солнцем улице в сторону метро со своим лучшим другом на всем белом свете и знать, что вы здесь – незаконно и нелегально, вы нарушаете правила. И сразу становится интересно, совсем не так, как по этой же улице тащиться с мамой в магазин.
Только бы не встретить никого из знакомых. Петя работает на другом конце города, папа – через два квартала, мама с маленьким дома. Но так и кажется, что все прохожие озираются на тебя: мол, почему ты не в школе, девочка? Мы благополучно спустились в метро и уже проскочили в полупустой вагон, и дверь уже стала закрываться, но тут в нее втиснулась мама Иры Петровой, которая в лицо прекрасно нас знает. Моя Саша, как белка, прыгнула на свободное место и прикрылась для верности рюкзаком, а я как стояла столбом перед дверями, так и осталась стоять. Пришлось здороваться. Пришлось выслушивать все эти «почему».
– А я, Марья Семеновна, знаете… на работу еду, вот.
Я думала, после такой веской причины не быть в школе она от меня отстанет, но не тут-то было. Как на работу, почему, какая такая работа, и знают ли мои родители.
– Ой, конечно знают, Марья Семеновна, как же не знать. Я это, санитаркой, вот… папе… помогать. Нас же, Марья Семеновна, пятеро. Вот как бы это, вот, папе в помощь… и это…
Я мямлила что-то нечленораздельное, вагон гремел, плохо меня было слышно, в общем. Иркина мама неодобрительно поджимала напомаженные губы и хмурилась, хотела еще что-то уточнить, но вагон слишком гремел, и ей было неудобно его перекрикивать. Доехав до нужной остановки, она сдержанно попрощалась и велела передать поклон родителям. Я схватила ее за рукав, и мы застряли в дверях, не давая выйти другим пассажирам.
