Это было третьего апреля 1852 года.
То был последний снегопад зимы, и чуть позже приехал священник и прочитал заупокойную службу, а я поставил над могилой столбик с табличкой. Потом, когда нам дали участок на кладбище, мы поставили там могильный камень, но он не лежит под этим камнем, потому что я считаю – глупо таскать мертвые кости с места на место, ведь это всего лишь кости, а душа уже давно предстала перед Предвечным Судией.
Я остался один расчищать подлесок и валить лес и скоро начал работать бок о бок с Трисами, которые относились ко мне с подлинной добротой. Мы работали все вместе то на моем участке, то на их, не различая, где чья земля. Я начал столоваться и даже спать у них дома и познакомился с их дочерью Дженни, которая была одних лет со мной, и мы с ней договорились пожениться, что и выполнили со временем. Мы прожили вместе долгую жизнь и притом нелегкую, но если вдуматься, неплохую и вырастили восьмерых детей. У меня на глазах мои сыновья приняли хозяйствование и над моими землями, и над землями моего тестя, поскольку его сыновья уехали из наших краев на запад и там преуспели.
Жена моего брата не осталась жить в наших местах, но отправилась сама по себе в Уэлли.
Теперь в наших местах проложены посыпанные гравием дороги во все стороны, на север, на юг, на запад и на восток, и меньше чем в полумиле от моей фермы проходит железная дорога. Кустарника вовсе не осталось, если не считать лесных угодий, и я часто вспоминаю деревья, которые рубил в молодости: будь у меня теперь на участке такой строевой лес, я был бы богатым человеком.
Преподобный Уолтер Макбейн, священник Свободной пресвитерианской церкви Северного Гурона, – мистеру Джеймсу Маллену, секретарю мирового суда, Уэлли, объединенные округа Гурон и Брюс
10 сентября 1852 года
Досточтимый сэр!
Пишу, чтобы уведомить Вас о возможном прибытии в ваш город молодой женщины из наших мест по имени Энни Херрон, вдовы и моей прихожанки. Эта молодая женщина оставила свой дом, расположенный здесь, в окрестностях Карстэрса (тауншип
[13] Холлоуэй). У меня есть основания полагать, что она отправится пешком в Уэлли. Возможно, она явится в острог и потребует, чтобы ее определили в число заключенных, поэтому я счел своим долгом сообщить Вам, кто она такая, что собой представляет и какова была ее история в продолжение нашего знакомства.
Я приехал в эти места в ноябре прошлого года – первый священник, отважившийся поселиться в здешних краях. Мой приход до сих пор большей частью покрыт кустарником, и мне не нашлось пристанища, кроме постоялого двора в Карстэрсе. Я родился на западе Шотландии и был послан в Канаду под эгидой миссии в Глазго. Я молился, чтобы Господь открыл мне Свою волю, и Он велел мне отправиться на служение туда, где нужда в священнике наибольшая. Я рассказываю Вам все это, чтобы Вы поняли, кто я и какое касательство имею к делам этой молодой женщины.
Она перебралась в наши края в конце прошлой зимы, выйдя замуж за молодого человека по имени Саймон Херрон. Он по моему совету написал в Дом трудолюбия в Торонто с просьбой рекомендовать ему подходящую христианку, желательно пресвитерианской конфессии, и ему порекомендовали эту девицу. Он сразу же взял ее в жены и привез в хижину, которую до того построил вместе с братом. Эти двое юношей приехали сюда, чтобы взять земельный надел, расчистить его и вступить во владение, так как были сиротами без надежд на наследство. Однажды в конце зимы они как раз трудились, расчищая землю, когда их постиг несчастный случай. Они валили дерево, и один сук отломился и упал на старшего брата, убив его на месте. Младший умудрился дотащить тело до хижины, и поскольку в это время разразилась снежная буря, они оказались отрезаны от всего мира и кое-как похоронили покойного сами.
Господь суров в Своем милосердии, и мы должны видеть в посылаемых Им ударах знак Его забот о нас и Его доброты, каковыми они непременно окажутся со временем.
Оставшись без помощи брата, юноша нашел приют в семье соседей, также усердных прихожан из числа моей паствы, и они приняли его как сына, хотя он продолжает трудиться на своей земле, чтобы получить право владеть ею. Эта семья взяла бы к себе и молодую вдову, но та не пожелала воспользоваться их предложением и, кажется, воспылала отвращением ко всем, кто хотел ей помочь. Особенную нелюбовь она, по-видимому, питала к деверю, который утверждал, что никогда ни в малейшей степени не ссорился с ней, и ко мне. Когда я с ней разговаривал, она не отвечала мне и ни малейшим знаком не показывала, что душа ее готова смириться. Это моя вина, так как я не умею разговаривать с женщинами. Во мне нет той непринужденности, которая нужна, чтобы завоевать их доверие. Их упрямство – совершенно иного рода, чем у мужчин.
Я хочу сказать, что мне не удалось обратить ее к добру. Она перестала посещать богослужения, и хозяйство ее пришло в упадок, отражая упадок ее души и ума. Она не стала сажать картофель и горох, хотя то и другое дали ей, чтобы растить среди пней на вырубке. Она не рубила дикие лианы, заплетающие дверь ее хижины. Она редко разводила огонь в очаге, чтобы испечь овсяные лепешки или сварить кашу. Поскольку деверь уже не жил в доме, она не должна была соблюдать какой-либо внешний распорядок. Когда я приходил, то видел открытую дверь и свидетельства того, что в дом беспрепятственно забредают животные. Если сама хозяйка и была в это время дома, то, видимо, пряталась в пику мне. Те, кому доводилось ее повстречать, говорили, что одежда у нее грязная и рваная от лазанья по кустам, а тело исцарапано шипами и искусано летающими насекомыми и волосы висят нерасчесанные и не заплетенные в косы. Питалась она, как я полагаю, соленой рыбой и лепешками, что оставлял ей деверь или соседи.
Я все еще гадал, как бы найти способ защитить ее тело от наступающей зимы, а душу – от более серьезной опасности, но тут узнал, что она исчезла. Оставила дверь нараспашку и ушла без плаща и чепца, написав на досках пола хижины обугленной палкой два слова: «Острог, Уэлли». Я понял эти слова так, что она собирается идти в острог и там сдаться властям. Ее деверь полагает, что ему не имеет смысла пускаться за ней вдогонку из-за ее враждебного к нему отношения, а сам я сейчас не могу отправиться в путь, так как должен окормлять одного из моих прихожан, лежащего на смертном одре. Посему я и прошу Вас известить меня, когда она прибудет и в каком состоянии и как Вы с ней поступите. Я все еще считаю ее в числе душ, вверенных моему попечению, и если вы оставите ее у себя, постараюсь навестить ее до зимы. Она – дитя Свободной церкви и Завета и как таковая имеет право на окормление священником своей собственной конфессии, поэтому не думайте, что можно направить к ней какого-нибудь англиканского священника, баптиста или методиста и счесть это достаточным.
В случае если она не явится в острог, но будет блуждать по улицам, сообщаю, что она высокая и темноволосая, скудного телосложения, не красавица, но и не дурнушка, за исключением того, что один глаз у нее косит.
