Мы всегда должны быть настороже: не является ли грубость русских посланий предвестником каких-то глубоких перемен в политике, перемен, к которым они готовятся?…Мне представляется исключительно важным, чтобы наши страны в данной ситуации заняли твердую и жесткую позицию, с тем чтобы прояснить обстановку и чтобы русские поняли, что нашему терпению есть предел. По-моему, это наилучший шанс спасти положение на будущее. Если они когда-нибудь придут к заключению, что мы их боимся и что нас можно подчинить запугиванием, то я потеряю всякую надежду на наши будущие отношения с ними и на многое другое»328.
Как видно из этого послания, Черчилля волнует послевоенный военно-политический расклад сил в Европе. Положение на Западном фронте к этому времени решительным образом изменилось, и от прошлого пессимизма британского премьера, который он высказывал президенту в конце 1944 г., не осталось и следа. Он видит возможность использовать в политических целях успехи англо-американских войск, которые не допустили бы Красную армию (а следовательно, и советское влияние) в самый центр Европы, и пытается заручиться в этом деле полной поддержкой Рузвельта.
Но Рузвельт не стал вмешиваться в распоряжения главнокомандующего союзными экспедиционными силами в Европе генерала Эйзенхауэра, который, несмотря на настойчивые призывы Черчилля, так и не отдал приказ о нанесении удара по Берлину. Как представляется, прогноз американского президента относительно дальнейшего развития событий был более обоснованным, чем у британского премьера. Здесь уместно вспомнить замечание Сталина, сделанное в частной беседе с югославским политическим деятелем М. Джиласом, что в отличие от Черчилля, готового «вытянуть даже копейку из вашего кармана, Рузвельт лезет в карман лишь за более крупными монетами»329.
В любом случае, у Рузвельта, в отличие от Черчилля, относительно плана дальнейшего участия США в европейской политике и будущего взаимодействия на этом пространстве с СССР было иное мнение. Рузвельт действовал как крупный стратег. Ранее уже упоминалось, у него в запасе оставались серьезные козыри: экономика и атомное оружие. Имеет смысл проанализировать их более детально. Возросшая мощь американской экономики и расширение поля деятельности связанного с нею американского банковского капитала служили надежной базой для повышения политического веса Америки в послевоенной Европе. На восстановление разрушенных войной европейских стран, их дальнейшее социально-экономическое развитие необходимы были огромные средства, и у Америки их имелось больше, чем у России, вынесшей тяжелейшую войну. Соединенным Штатам было намного легче справиться с послевоенными экономическими трудностями в Западной Европе, чем СССР – в Восточной. Кроме того, ряд восточноевропейских стран, которые и до войны едва сводили концы с концами в своей экономике, в перспективе становились просто обузой для Советского Союза. Будущее двух систем в Европе могло решиться тогда путем сравнения их возможностей и достижений самими европейцами в условиях неизбежного перенапряжения и последующего прогрессирующего отставания советской социально-экономической модели.
Разработка атомной бомбы весной 1945 г. уже заканчивалась. Основные мероприятия по ее изготовлению проводились в США, и британцы активно участвовали в этом проекте. Но Рузвельт так и не сказал Сталину ни слова об этом оружии. Неизвестно, собирался ли Рузвельт использовать фактор ядерной монополии так же, как поступил его преемник в Белом доме Г. Трумэн. Но сам факт сокрытия разработки атомной бомбы от официальных советских властей (независимо от того, что Кремль знал о ее создании от своей разведки) дает основания предполагать о имевшихся в Вашингтоне намерениях использовать ее как одно из средств политического давления на Москву. Американские военные пошли дальше и в конце 1945 г. принялись за разработку секретных документов о нанесении атомных ударов вначале по 20 советским городам, а затем и по другим многочисленным целям в СССР330.
В начале апреля 1945 г., всего за несколько дней до своей смерти, Рузвельт решает замять «бернский инцидент». Получив 7 апреля телеграмму от Сталина, в которой тот еще раз подчеркивал достоверность информации о сепаратных контактах западных союзников с немцами и говорил о имевшей место «разнице во взглядах на то, что может позволить себе союзник в отношении другого союзника и чего он не должен позволить себе»331, президент США дал понять, что сепаратная акция союзников прекращена. 12 апреля 1945 г. Гарриман получил из Белого дома телеграмму, в которой содержалось последнее послание президента Рузвельта маршалу Сталину. В нем выражалась благодарность за искреннее пояснение советской точки зрения по поводу «бернского инцидента», который, по мнению Рузвельта, «поблек и отошел в прошлое, не принеся никакой пользы. Во всяком случае, – добавлял он, не должно быть взаимного недоверия и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем. Я уверен, что когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся». Гарриман должен был сразу же передать это послание Сталину. Однако некоторые его положения не понравились послу, поскольку они, очевидно, усложняли проведение в жизнь рекомендуемой им линии поведения с СССР. В тот же день Гарриман направляет президенту телеграмму, в которой он, ссылаясь на желание Черчилля послать Сталину согласованный ответ по поводу переговоров в Швейцарии, запрашивал о возможности придержать вручение Сталину этого документа. Более того, американский посол спрашивал: «В случае, если Вы желаете пересмотреть формулировки этого послания, могу ли я почтительно предложить Вам, чтобы определение “незначительные”, равно как и слово “недоразумения”, были исключены из него. Использование варианта “незначительные” может быть неправильно истолковано здесь. Я должен признаться, что недоразумения, как это мне представляется, носят намного больший характер»332. Рузвельт отреагировал почти немедленно, телеграфировав Гарриману о том, что Черчилль уже полностью информирован о содержании его послания Сталину, и что нет никакой необходимости задерживать его вручение советскому лидеру. Далее он подчеркнул (как представляется, в достаточно резкой форме. – М.М.): «Что касается Вашего второго вопроса, я не желаю убирать слово “незначительные”, так как это есть мое желание рассматривать бернское недоразумение незначительным инцидентом»333.
Сталин получил это послание Рузвельта 13 апреля – уже после смерти последнего. Его текст еще раз показывает, что, несмотря на рост противоречий между западными союзниками и СССР, президент практически до последних минут своей жизни пытался сохранить доверительные отношения с Москвой. Он понимал, что на этом пути не избежать огромных проблем и необходимо твердо отстаивать свою линию и свои интересы, – но Советский Союз не должен стать противником Америки. По крайней мере, этого необходимо избегать всеми возможными мерами. В тот же злополучный день для Америки, 12 апреля 1945 г., Черчилль получил телеграмму от Рузвельта с изложением его послания Сталину. А чуть позже премьер-министру пришла еще одна телеграмма от президента, ставшая, видимо, последним документом внешнеполитического характера, продиктованным Рузвельтом. Текст телеграммы опубликован в мемуарах Черчилля. В ней говорилось: «Я склонен преуменьшить значение общей советской проблемы, насколько это возможно, поскольку такие проблемы в той или иной форме, очевидно, возникают каждый день и большинство из них устраняется, как это имело место в случае с бернской встречей. Однако мы должны быть твердыми, и курс, которого мы до сих пор придерживались, является правильным»334.
