К первой половине 1943 г. относится и распространение слухов о контактах советских и немецких представителей в нейтральных странах, версия о якобы имевшей место встрече В. Молотова и Й. Риббентропа в июне 1943 г. в оккупированном немцами Кировограде, где они обсуждали вопросы заключения перемирия184. Имеются основания предполагать, что это была дезинформация, подготовленная в Москве и специально предназначенная для лидеров Англии и США. Она могла способствовать осознанию западными союзниками угрозы остаться один на один с Гитлером и, соответственно, ускорению их приготовлений к вторжению в Европу.
В то же время в ряде государственных и общественных учреждений США продолжало бытовать мнение об агрессивном характере советского режима. В Управлении стратегических служб США летом 1943 г. обсуждались варианты, которые шли вразрез со слухами о сепаратном мире между СССР и Германией и указывали на вероятность наводнения советскими армиями всей Европы как прелюдии к третьей мировой войне185. Некоторые американские аналитики даже полагали, что, запрашивая от США важнейшие военные материалы, Москва тем самым преднамеренно ослабляла вооруженные силы США. Одновременно Советы скрывали до сталинградской победы свой истинный военный потенциал, поскольку стремились сохранить в тайне свои экспансионистские устремления на европейском континенте, которые не замедлят проявиться186.
Признавая тот факт, что советские лидеры никогда не стремились ограничить секретность своих военных программ, информации о распределении помощи по ленд-лизу, масштабов своей военной индустрии, тем не менее, нельзя согласиться с версией о том, что СССР, запрашивая определенные образцы военных материалов, тем самым якобы ставил цель ослабить военный потенциал США. Как отмечает современный американский исследователь истории ленд-лиза профессор Ван Тулл: «счастливым совпадением являлся тот факт, что военные грузы, поставляемые в СССР, были, прежде всего, необходимы именно на Восточном фронте, но не являлись предметами острой нехватки в Соединенных Штатах»187. Действительно, танки, самолеты, грузовики, приборы связи, промышленные станки, алюминий, провизия, поступавшие в СССР в годы войны, усилили мощь Красной армии, сделали ее более маневренной188. Бывший глава военной миссии США Дж. Дин был прав, когда вспоминал после войны, что быструю переброску советских дивизий во время наступления невозможно было представить без американских грузовых автомобилей. Когда он и члены его миссии побывали на советско-германском фронте в 1944 г., они на каждом шагу встречали эти машины. «Дороги, – по его словам, – были забиты транспортными средствами всех видов, но преимущественно американскими грузовиками… Офицеры и солдаты превозносили их до небес. Почти все отдавали предпочтение студебеккерам»189. К важнейшим поставкам Дин относил также нефтепродукты, различного рода консервы, обувь, локомотивы и др. Однако основной грузопоток западной помощи стал приходить в Советский Союз уже после того, как на советско-германском фронте произошел коренной перелом (после 1942 г.), следовательно, ленд-лиз способствовал прежде всего быстрейшему завершению войны, разгрому агрессоров и сокращению потерь Красной армии. В то же время в самые критические годы войны (1941–1942) руководители Соединенных Штатов и Великобритании делали все от них зависящее для модернизации вооружения, увеличения количества и повышения боевой готовности именно своих сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил. Имели место и серьезные задержки в поставках по ленд-лизу – в 1942 г. с июля по октябрь по арктическому маршруту, тогда как проводка грузов через Иран только разворачивалась. В 1943 г. также были значительные перерывы с подходом кораблей западных союзников в советские северные порты. Кроме того, помощь СССР имела непосредственное отношение к усилению мощи западных союзников, давая им столь необходимое время для реорганизации своих армий. Этот последний факт прекрасно понимал Рузвельт, внимательно следивший за ходом событий на Восточном фронте.
В сложившейся ситуации нельзя не прийти к выводу, что обе стороны подозревали друг друга в нечестной игре. Если Рузвельт прислушивался к советам Буллита, видевшего в России источник коммунистической экспансии, то Сталин имел основания задуматься о причинах постоянных отсрочек десантной операции во Франции. Устранить подозрения, добиться большего взаимопонимания, скорректировать стандарты поведения в рамках единой коалиции возможно было только в результате личной встречи лидеров союзных держав. В то же время при Госдепартаменте активизировали свою работу комитеты и подкомитеты, занимавшиеся вопросами прогнозирования роли США и других стран в послевоенном мире. Анализ возможного поведения союзников в ходе войны и после окончания боевых действий проводился в отделах Управления стратегических служб, Комитете начальников штабов и военном ведомстве США. Со своей стороны, в Москве также следили за своими союзниками, их военными приготовлениями и политическими решениями. Чуть позднее, осенью 1943 года, при НКИД была образована Комиссия по вопросам мирных договоров и послевоенного устройства, которую возглавил бывший посол в США М. Литвинов (т. н. «комиссия Литвинова»).
3. Расчеты и опасения американского руководства середины 1943 г.
Несмотря на то, что в середине 1943 г. фронт еще находился на расстоянии многих сотен километров от западной границы СССР, как Рузвельт, так и большинство членов его окружения понимали, что Красная армия скорее всего самостоятельно очистит собственную территорию от вражеских войск. Другими словами, СССР сможет восстановить свои рубежи без вмешательства других великих держав. Касательно будущего европейского континента на первое место выходили вопросы, связанные с отношением к послевоенной Германии и распределением сфер влияния, как в Восточной, так и Западной Европе.
Мемуары Ш. де Голля вносят интересные замечания по вопросу об отношении членов Большой тройки к Франции в первой половине 1943 г. Политический деятель, поднявший знамя французского движения Сопротивления и руководивший им из Лондона, вспоминал, что «Соединенные Штаты, опасаясь, что в Европе начнется путаница, собирались урегулировать в дальнейшем вопрос о мире прямым соглашением с Советской Россией и отнюдь не намеревались допустить Францию в тесный круг руководящих держав. Уже присутствие в этом кругу Англии зачастую казалось им неуместным, несмотря на то, что Лондон всячески старался ни в чем не перечить Америке… Англия не позволяла себе такой упрощенной оценки положения. Она знала, что присутствие, сила и влияние Франции будут завтра, так же как это было вчера, необходимы для европейского равновесия… Советская Россия наблюдала, рассчитывала и остерегалась. Конечно, все склоняло Кремль к желанию возродить Францию, способную помочь ему сдержать германскую стихию и остаться независимым от Соединенных Штатов. Но торопиться ни к чему. Сейчас надо победить, добиться, чтобы открылся второй фронт… и не занимать политическую позицию, слишком отличную от позиции англосаксов… Какою будет Франция завтра? От ее внутреннего положения будет в значительной мере зависеть ее внешняя политика, в частности, в отношении Советов. Кто поручится, что политика эта не будет враждебной под воздействием тех самых элементов, которые создали Виши? И наоборот, разве невозможно такое положение, что в Париже придут к власти коммунисты?… Короче говоря, выказывая нам любезность и сочувствие, Россия, по сути дела, считала, что надо подождать и посмотреть…»190
