Тем не менее, Рузвельт как дальновидный политик уже в то время размышлял о перспективах дальнейшего сотрудничества с СССР, и его суждения не были однозначными. Президент верил в возможность срыва германской агрессии, и уже летом 1941 г. размышлял над тем, что может произойти, если Красная армия вступит в пределы Европы. В конце июня 1941 г. он направил послание своему доверенному лицу адмиралу У. Леги, на тот момент послу США при вишистском правительстве Франции. Говоря о том, что теперь настал черед России, президент задавался вопросом и сам на него отвечал: «Если это будет означать нечто большее, чем только освобождение Европы от нацистской оккупации – и в то же время я не думаю, что мы должны волноваться за возможность русского доминирования»126. Он продолжал придерживаться мнения, что Советский Союз являлся диктаторским государством, экономика, культура и идеология которого были не приемлемы для жизненных ценностей американцев. К тому же он не мог игнорировать жесткие оценки Советской России со стороны членов правительства и Конгресса. Однако в ряде существенных аспектов его суждения о СССР значительно отличались от мнения многих политических деятелей США. Прежде всего, он проводил четкую грань между советским режимом и нацизмом. Гитлеровский рейх, по его мнению, был в несравнимо большей мере ориентирован на экспансию, чем СССР, что давало надежду на постепенный отказ Москвы от поддержки коммунистического движения во всем мире, посредством уважительного восприятия в будущем ее законных интересов в области безопасности. Считалось также, что окончание войны Советский Союз почти наверняка встретит экономически ослабленным, стоящим перед гигантскими проблемами восстановления своего разрушенного хозяйства. Поэтому, если к тому времени удастся погасить советские подозрения относительно намерений капиталистического Запада, то энергия СССР могла бы быть перенацелена в направлении реконструкции собственной территории127.
В конце лета – начале осени 1941 г. у Рузвельта сложилось и стало расти убеждение в необходимости вести переговоры с Москвой на самом высоком уровне – непосредственно со Сталиным, избегая преград, устраиваемых бюрократией. Рузвельт понимал, что экономическая мощь Соединенных Штатов является его надежным козырем в ведении дел с советским руководителем, который в ней все более будет нуждаться. Еще одним козырем Америки вскоре стал «Манхэттенский проект» – работы по созданию в США атомного оружия. В любом случае, на начальном этапе войны Вашингтон в кратчайшие сроки пришел к ясному пониманию необходимости сотрудничества с Москвой с целью разгрома агрессоров. Кроме того, у него имелся солидный запас возможностей, которые, как тогда казалось, могли воздействовать на будущее поведение Советского Союза в европейских и общемировых делах. Заранее обозначать в этих условиях сферы своих политических, военных и экономических интересов, считали в Вашингтоне, было не в интересах США, поскольку с течением времени американские позиции по отношению к СССР могли оказаться еще более прочными. Преждевременный раздел мира (и в первую очередь Европы) на зоны, блоки и сферы влияния мог осложнить, а то и вовсе поставить непреодолимый заслон проникновению американского капитала в тот или иной район планеты и ограничить выгоды, которые могла бы получать экономика США благодаря политике «открытых дверей». Блоковое размежевание и четкое определение границ влияния было поэтому крайне нежелательно для Рузвельта и могло быть одобрено им только в случае обострения противоречий между западными союзниками и СССР. Последнего следовало по возможности избегать, поскольку это вело к риску эскалации нового силового противостояния.
В августе 1941 Рузвельт и Черчилль подписали Атлантическую хартию, двумя первыми пунктами которой были следующие: «1. США и Великобритания не стремятся к территориальным или другим приобретениям. 2. Они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов»128. Несомненно, что, обсуждая с британским премьером контуры будущего мира, президент стремился к созданию после войны такого порядка, который был бы свободен от страха и насилия, где государства-агрессоры в любом случае были бы принуждены к соблюдению правил цивилизованного существования на планете. Однако оставалось неясным, например, какие намерения в отношении будущих границ России существовали в тот момент у лидеров США и Великобритании. Не была ли Хартия своеобразным сепаратным соглашением, которое, подчеркивая общность военных, территориальных, экономических и, в целом, геополитических целей двух стран, в то же время предоставляло им свободу рук в определении будущего отношения к интересам (в том числе территориальным) других государств? В конце концов, почему, заявляя о своей позиции в территориальных делах, Вашингтон и Лондон (у последнего, кстати, было немало проблем в своих колониях), не только не проконсультировались с Москвой, но даже ни разу не упомянули о ее интересах в процессе обсуждения статей Хартии в бухте Арджентия? Считали ли они, что в будущем СССР уже вряд ли займет место среди мировых держав, либо готовили официальное обоснование для неприятия его требований в случае поражения стран «Оси»? В сентябре 1941 г. Советский Союз заявил, что выражает свое согласие с основными положениями Хартии, хотя это отнюдь не означало, что он согласен на пересмотр своих границ по состоянию на 22 июня 1941 г.
Трехсторонняя встреча в Москве в сентябре-октябре 1941 г. и достигнутые на ней договоренности о военных поставках в СССР открыли новую страницу в межсоюзнических отношениях. 7 ноября Рузвельт официально одобрил распространение закона о ленд-лизе на Советский Союз. Обещание весомой американской помощи свидетельствовало о возросших надеждах Вашингтона на боеспособность Красной армии, что, в свою очередь, должно было дать новый импульс американским аналитическим разработкам о месте и роли России в послевоенном устройстве Европы. Но здесь в дело вмешался очередной военный кризис на Восточном фронте – начало германской операции «Тайфун» с целью взятия советской столицы.
7 октября 1941 г. немцам удалось окружить несколько советских армий под Вязьмой и Брянском, более полумиллиона бойцов РККА оказались во вражеском плену. В обороне Красной армии на московском направлении образовалась 500-километровая брешь, закрыть которую могли пока только немногочисленные резервные части и курсанты военных училищ. Судьба не только столицы, но и во многом страны висела теперь на волоске, и практически все зависело от мужества воинов, вставших на пути моторизованных колонн вермахта и экстренных мер советского правительства по переброске к Москве дополнительных сил.
В конце октября 1941 г., после того как в Москве было введено осадное положение, иностранные посольства, находившиеся в столице, были эвакуированы в Куйбышев. Туда же переехала и дипломатическая миссия США во главе с послом Л. Штейнгардтом, предварительно уничтожив многие бумаги, касавшиеся, в том числе, оценок потенциала Советского Союза. Тем не менее, и в этих сложных условиях посольство продолжало аналитическую работу, восстанавливая необходимые данные и пересылая их в Вашингтон. Несмотря на кризисное военное положение, одной из самых насущных задач американской разведки того времени стало получение реальной информации об масштабах эвакуации промышленности СССР. Ясность в этом вопросе могла содействовать составлению более точных прогнозов, касающихся эффективности дальнейшего сопротивления Красной армии. Одни данные говорили за то, что Советам так и не удалось эвакуировать свои важнейшие военно-промышленные предприятия на восток, и вскоре страна окажется перед лицом тяжелейших трудностей в деле оснащения своих войск. Другие источники, напротив, доказывали, что советское руководство не только справилось с перемещением огромной массы промышленного оборудования в безопасные районы, но и способно теперь быстро наладить производство на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. Более того, подчеркивалось, что еще до войны во внутренних регионах СССР была создана достаточно мощная экономическая база, потенциал которой был недооценен как немцами, так и англо-американскими союзниками. Так, в бюллетене под названием «Россия в войне» Американо-российского института, занимавшегося культурными связями между США и СССР, а также изучением различных аспектов жизни в Советском Союзе, утверждалось, что важнейшие машиностроительные предприятия, располагавшиеся в Одессе, приднепровских городах, в Харькове, Азове и в Донбасском регионе были «более или менее полностью эвакуированы». Этот бюллетень был получен в Управлении военной разведки США 6 ноября 1941 г.129
