Крючков с готовностью кивнул и многозначительно глянул на Богданова. Полковник по-своему истолковал этот взгляд: теперь ты будешь изо дня в день слушать эти речи, и тебе предстоит правильно реагировать на них, а как правильно — это мы еще посмотрим. Сам начальник ПГУ проявил обычную для него осторожность и не дал втянуть себя в дискуссию с первым лицом государства. Он вежливо выслушал длинный монолог афганского лидера, в ответ произнес какие-то обтекаемые фразы, и на этом аудиенция была закончена.
С Амином Крючков встречался трижды. Впоследствии он вспоминал, что сначала «любимый ученик Тараки» произвел на него вполне благоприятное впечатление: молодой, энергичный, красноречивый, преданный Советскому Союзу. Но некоторые детали настораживали. Например, было видно, что Амин уже тогда считал себя негласным хозяином страны. Что он собирался продолжать массовые репрессии, объясняя их необходимостью истребления всех явных и тайных врагов. Что, на словах клянясь в верности советским товарищам, он был намерен вести свою собственную игру, и еще неизвестно, как далеко он зайдет.
По дороге из дворца в посольство Крючков молча смотрел из окна машины на картинки кабульской жизни. Он пытался угадать, как станут здесь развиваться события? Насколько глубоко мы увязнем в Афганистане? А вдруг случится чудо и у этих революционеров все получится? Нет, нет, урезонивал он сам себя, чудес не бывает. Похоже, нам придется подставить свои плечи под эту ношу. Возможно, он вспоминал слова своего заместителя генерала Медяника, рассказанную им историю о том, как четырнадцать лет назад Тараки с уверенностью сказал сотруднику советской разведки: мы совершим революцию, а вы, верные своему интернациональному долгу, нам поможете. И даже, если мы попросим, введете сюда свои войска.
Главный противник
В пятницу ранним утром по городскому телефону домой Старостину позвонил «Анархист». Такой псевдоним в переписке с Центром оперработник дал американцу, с которым вот уже почти полгода поддерживал дружеские отношения.
— Хай, Валерий! Это я, «старый крен» (в произношении «Анархиста» так звучало русское слово «хрен»). Я уже здесь. Я вернулся. Вчера прилетел из Соединенных Штатов через Лондон.
— Ну и какая погода в Лондоне? Небось туманы, дожди, прохлада? — мрачно после душной и потной бессонной ночи спросил Старостин.
— Да почти такая же, как здесь. Жарко, да еще и очень душно.
— Значит, не одни мы здесь мучаемся.
— Валерий, мы могли бы встретиться сегодня вечером? Я привез тебе из Штатов привет и кое-какие подарки.
— Дальше ничего не говори. Я уже догадался. Ты привез мне привет из Лэнгли
[21] — предложение, от которого я не смогу отказаться, — и миллион долларов в чемоданчике из крокодиловой кожи.
— Я был бы рад так порадовать тебя, но мои приветы и подарки намного скромнее.
— Ладно, давай встретимся сегодня в семь пятнадцать у входа в зоопарк, — закончил беседу Старостин.
«Анархист» нравился Валерию. Он был довольно интересной личностью. В бурные для молодежи Запада 60-е годы американец закончил учебу в Гарвардском университете, где изучал русский и персидский языки. Ему светила карьера советолога. Однако от возможности поступить на престижную государственную службу он по политическим соображениям отказался. Объяснял это тем, что в годы учебы в университете до такой степени увлекся учением идеологов анархии Михаила Бакунина и князя Кропоткина, что сама мысль служить «американскому империалистическому государству» стала казаться ему глубоко безнравственной и отвратительной.
В отличие от своих однокашников, делавших карьеру в стенах Госдепа и ЦРУ, «Анархист» занялся чем придется. В конкретном выражении это были бесконечные приключения и хаотичные попытки заработать «быстрые деньги», предпринимая довольно странные, а порой и рискованные действия.
Во время арабо-израильской войны 1969 года он, вооружившись кинокамерой, пробрался на линию огня между позициями израильских и сирийских войск и отснял уникальный фильм, который принес ему определенный доход и много неприятностей. После этого торговал всякой мелочью, изобретал принципиально новые фасоны воротничков для мужских рубашек. Писал и публиковал статьи по искусству Востока и практической магии. В конце 70-х годов парня заинтересовал бизнес, связанный с фальсификацией предметов старины и экзотических товаров. Главным направлением этого бизнеса должно было стать изготовление и искусственное старение персидских и афганских ковров. «Анархист» открыл магазин экзотических пуштунско-белуджских товаров в Гарварде, нанял управляющего, а сам отправился в Афганистан, где ему удалось организовать несколько мастерских по производству ковровых и прочих фальшивок.
Оперативный работник понимал, что этот американец вряд ли годится на роль агента. Уж очень существенен его главный недостаток: парень не имеет непосредственного доступа к секретной информации. Поэтому Старостин не мог обоснованно возражать против рекомендаций Центра прекратить контакты с «Анархистом». Хорошо, что Осадчий поддерживал стремление молодого сотрудника работать с американцем. Как-никак, а он все же представитель «главного противника», тесно общается с американскими дипломатами, помогает им крутить в Кабуле незаконные коммерческие аферы. Дает заслуживающую внимания информацию о жизни американской колонии. Тонко разбирается в политике. Да и, в конце концов, что мы теряем от эпизодических контактов с этим малым? Смешные деньги на выпивку и прочее угощение.
В переписке резидентуры с Центром по этому вопросу шла обычная бюрократическая жвачка.
Встретившись с «Анархистом» у входа в зоопарк, Старостин на своей служебной «Волге» доставил американского друга к себе домой в район Картечор. Там американца ждали обильный ужин, приятная выпивка и только что политая водой, отдающая вечерней прохладой и запахом скошеной травы лужайка. Расположились в паша-хане, то есть в «комарином домике». Так называются в Афганистане беседки, создаваемые искусными садовниками внутри большого куста, где можно поставить журнальный столик и пару кресел.
Тамара, как обычно, предложив гостю угощение, собралась скромно удалиться, но «Анархист», словно угадав ее желание оставить мужчин наедине, попросил жену Валерия присесть рядом и выслушать его. Он довольно долго морщил прыщавый лоб, подбирая слова, а потом, смешно ударив себя рукой по колену, неожиданно воскликнул по-русски: «До чего же мир тесен!» После этого вынул из ковровой «хиппарской» сумки с кисточками, которую обычно носил на плече, книгу американского востоковеда Ричарда Фрая «Наследие Ирана» и передал ее Валерию. Далее на английском языке он принялся обстоятельно рассказывать, что хорошо знаком с профессором Гарвардского университета Фраем. Одно время он учился у него персидскому, а теперь связан по бизнесу с его сыном, который является, пожалуй, наилучшим в Америке экспертом по персидским коврам и по коврам вообще как произведениям искусства. Фрай, узнав от сына, что «Анархист» в июне приехал из Афганистана в США, выразил желание встретиться с ним, чтобы выслушать впечатления очевидца об Апрельской революции. Встретившись, бывший учитель и ученик долго беседовали о том, как могла случиться эта революция, как сложится обстановка в Афганистане после нее и как Соединенные Штаты должны реагировать на происходящие в этой части мира события. Во время беседы «Анархист», желая придать больший вес своим словам, сослался на мнение, высказанное как-то Старостиным. Фрай сказал, что хорошо помнит русского востоковеда, археолога, а теперь, к сожалению, дипломата. Затем профессор попросил «Анархиста» передать Валерию экземпляр своего главного научного труда «Наследие Ирана».
