Когда я выпал из воздуха прямо на агрессоров (думать о соблюдении конспирации уже было некогда), первое, что сделал, страшно завопил (это тоже своеобразная атака!) и впился зубами и когтями в морду главного колдуна. Когти у меня ой-ей какие, как стальные серпы! И если у тебя всего один здоровый глаз, волей-неволей ты бросишь свои гнусные деяния только ради того, чтобы его сохранить! Потому колдун тут же прервал колдовское завывание-речитатив, страшно завопил и попытался меня схватить.
Куда там! Оставив в его руках жалкий клочок шерсти, я перескочил на второго негодяя и повторил пройденное с тем отличием, что этому я хорошенько прокусил нос и располосовал ухо. До глаз добраться не успел – прыжок не получился точным из-за помех, чинимых главным колдуном.
Третий гад успел прикрыться рукой и встретил меня страшным ударом в ребра, от чего у меня перехватило дыхание и внутри что-то екнуло – больно, очень больно екнуло! Я подлетел в воздух, вращаясь, как бумеранг, и… исчез – для глаз наблюдателей, конечно.
Увы, моя атака практически ничего не дала. Девчонки не успели отпустить купол и ударить по супостатам – то ли боялись, что попадут по мне, то ли просто замешкались, но все, что они успели сделать, – это отойти от стены гостиницы шагов на пять, удерживая при этом защитное поле.
Колдуны опомнились и, не обращая внимания на льющуюся из ран кровь, начали свое наступление, как три танка «Тигр», клацающих траками и ревущих моторами. Неуклонная поступь, неотвратимая смерть!
Я впал в бешенство – да что же это такое?! Ну какого черта?! Мои предки до Берлина гнали фашистскую сволочь, а я не могу остановить трех завывающих придурков?! Да не бывать этому!
И тут мой взгляд упал на лежащих навзничь «телохранителей» Элены. Великолепные, нетронутые тела, и к тому же без своих хозяев! Пустые! Пустые? Главное – чтобы не мертво-пустые!
Метнувшись, я погрузился в тело Эйлара и с радостью обнаружил, что оно живое! Да, душа этого типуса летала где-то в далекой Вселенной, но тело полностью исправно и готово принять своего «водителя»!
И «водитель» не заставил себя ждать.
Секунда ушла на то, чтобы выйти из шока после вселения в тело, еще секунда, чтобы пронизать, пропитать мозг и овладеть телом до самых его отдаленных уголков.
Один из колдунов как раз перешагивал через меня, считая, что я уже хладный труп. Все его внимание было направлено вперед, на «мишени», посмотреть вниз – зачем? Чего ожидать от полупокойника, от «растения», способного лишь пускать слюни? Ведь на большее эти тела не способны!
Колдуны знали толк в выколачивании душ из их тел. Вот только не знали, что есть такой вредный коточеловек, который очень не любит, когда обижают молоденьких девочек, с которыми он привык спать!
Я не стал подбирать лук и стрелять в спину волшебникам. Знал, что ничего это не даст, скорее всего, колдуны защищены амулетами. Знания никуда не делись из головы поверженного Эйлара – ушла только душа, невесомая, неощутимая, но составляющая всю суть человеческой личности. На мою радость – ушла! Иначе бы все пропало.
Мой меч поднялся и медленно, слишком медленно, на взгляд наблюдателя, вонзился в пах негодяя, поднявшего надо мной ногу. Я не мог вонзить быстрее – силовое поле, или, как тут называют, «магическая защита», не пропускало быстрые удары – мгновенные секущие, колющие, рубящие – мечи, копья, стрелы. Поле гасило энергию удара или броска и безболезненно для своего хозяина отражало любые удары столько раз, сколько ему было нужно, столько, на сколько ударов было запасено магической энергии, находившейся в защитном амулете. Израсходуется энергия – пропадет защитное поле.
Само собой, оно вряд ли в достаточной мере погасит удар снаряда из камнеметательной машины или камня из сошедшей лавины, но против стрел, брошенных ножей и дротиков, копий и мечей амулет защиты работал безупречно.
Но у всех машин или систем есть свои недостатки. Это знает любой, кто имел дело со сложными и не очень механизмами. Был такой недостаток и у защитного поля, и, само собой, Эйлар знал об этом все, что можно было знать. Ведь он все-таки на самом деле великий боец, а не обычный позер и скандалист. Если бы защитное поле было абсолютно непроницаемым, его владелец не смог бы ходить и вообще двигать любой частью тела. Оно гибкое, как мягкая ткань, и только если что-то врезалось в него со скоростью выше, чем скорость не очень быстрого выпада, становилось непроницаемым, как броня самого лучшего из танков мира. На ограниченное количество попаданий.
В паху очень много сосудов, несущих кровь. Очень. Их вообще много, тех сосудов, но в паху – особенно. И если их повредить – организму очень, очень не понравится. Особенно если вскрыта бедренная артерия. Минута – и тебе каюк! Если, конечно, вовремя не оказать помощь, если не зажать сосуд, буквально фонтанирующий кровью.
Вероятно, он даже не понял, что случилось, – жгучая, острая боль, а затем слабость, головокружение, предсмертные картинки – например, воспоминания о прожитой жизни… Так по крайней мере описывают смерть от потери крови. Проверять, верно ли описывали выжившие наблюдатели, у меня нет ни малейшего желания, и надеюсь – никогда я это все не проверю.
Забулькало, зафонтанировало, кровь залепила мне глаза, и я промахнулся – ткнул не туда, попав во что-то мягкое, и это мягкое завопило, зашипело дурным голосом, изрыгая ругательства, связка из которых была мне незнакома – местные идиоматические обороты. Впрочем, если отбросить экзотичность, местные мотивы, ругань мало отличалась от той, что употребляли мои особо продвинутые земляки. Например, мой прадед, которого я еще успел захватить живым, выражался не менее витиевато, например: «…твою в крестину гробину мать!» Я всегда очень жалел, что так и не успел узнать у моего воинственного предка, как это – в гробину? И главное – зачем?
Пораненный колдун сделал огромный прыжок, что-то сверкнуло, как электросварка, ослепило, и я уже на ощупь нашел второго, уцепив его за штанину. Не обращая внимания на руки, вцепившиеся в мою задыхающуюся глотку, я пилил, резал, кромсал ненавистное супостатское тело, пока оно не обмякло и руки не разжались, сразу как-то похолодев, будто тепло мгновенно испарилось, оставив место для лютой зимней стужи.
И все. Все закончилось. Тишина, звон в ушах, запах крови и дерьма.
На всякий случай ощупал себя сзади, понюхал руку – нет, чисто! Не мое! Защупал штанины… нет, и «малого испуга» не отмечается – удержал!
Следом ощупал свое – не свое тело на предмет разрушений – вроде ничего не болит, ран и переломов вроде как нет! Жив-здоров Иван Петров! То есть – Петр Шишкин.
Прочистил глаза, что удалось не сразу, и после некоторых усилий, медленно, все еще ожидая укола боли или хруста сломанных костей, встал, глядя на дело рук своих. А руки мои потрудились недурно, так, что хотелось тут же отбежать в сторону и выблевать содержимое желудка. Не на покойников же блевать? Нужно ведь иметь хоть какое-то почтение к смерти, даже если это смерть твоих врагов!
Фейри. Лица бледные, даже белые – как мел. Что совсем не вызывает удивления, крови из них вылилось – море разливанное, как говорила моя бабушка. Не про фейри говорила, а вообще.
