– Тигура сомбарус!!! – скандировали осатаневшие от кровавой бойни зрители.
«Вот я и получил новую „погремуху“», – усмехнулся про себя «Дикий сомбарец», не обращая внимания на кровь, хлеставшую из раны на его плече.
Симто, крутя шипастыми шарами на цепях, начал было теснить Сергея, но удивленно охнул, когда сверкающий меч, изрыгнув сноп искр, перерубил одну из них.
– Байтранская сталь! – подмигнул Седой ошарашенному противнику и срубил второй шар, летящий в его грудь. – Остатки повесишь себе на шею.
Симто с жалостью посмотрел на обрубки цепей, с ужасом – на сомбарца и бросился бежать. Решетов подобрал в песке гладкий увесистый камень и, прицелившись, метнул его в обуянного страхом насильника. Просвистев, тот ударил бегущего прямо в темя – Симто, словно подкошенный, свалился в песок. Седой неспешно подошел к нему, приподнял за волосы и взглянул в мутные глаза:
– Любишь маленьких девочек, тварь?
– Пощади! – простонал подонок.
– Смерть! Смерть!! Смерть!!! – неслось с трибун.
Седой взглянул на ложу лорета. Позеленевший от ярости Сетус тут же отвел от смертобоя взгляд, а Тавр, поднявшись с кресла и тщательно скрывая торжество, вытянул вперед руку с опущенным вниз большим пальцем. Решетов кивнул, и голова насильника покатилась по арене, а обезглавленное тело, брызжущее кровью, свалилось на песок.
– Сом-ба-рус! Сом-ба-рус! Тигура сомбарус! – неслось со всех сторон.
Внезапно Сергей поднял руку с окровавленным мечом и заорал во все горло:
– Се-дой! Се-дой!! Се-дой!!!
– СЕ-ДОЙ!!! – подхватили трибуны. – СЕ-ДОЙ!!!
Решетов повернулся, прощаясь с публикой, и, чувствуя себя вторым Спартаком, устало побрел к гостеприимно поднятой решетке ворот, по пути прикончив истекавшего кровью Тортуна…
Любимец кровожадной публики молча сидел на убогой деревянной скамье, глядя в одну точку и не обращая никакого внимания на действия «штатного» лекаря, выделенного Тавром для «латания смертобоев» – тот, смочив широкую рану на спине Сергея крепким вином, старательно накладывал швы…
…За последние полгода Сергей осунулся и похудел, мышцы стали сухими и твердыми, как сталь. В глазах самого почитаемого воина арены отчетливо читалась невыразимая тоска и усталость, но за этими чувствами, словно за каменной стеной, таилась бездна, зияющая темной, пугающей пустотой и безразличием к окружающему миру и к самому себе. Лишь выходя на арену, Седой на какое-то время преображался, и в эти роковые моменты ярость, накопившаяся в нем, находила выход, оставляя на песке арены очередные обезображенные трупы. Если раньше, на далекой Земле, Сергей оценивал результаты своей деятельности, за редким исключением, через оптику винтовки, то здесь реки крови, словно тихие воды Стикса, уносили в неведомые дали все человеческое, что было в нем.
Лишь поначалу он испытывал угрызения совести, лишая жизни соперников на потеху ликующей толпе. Тогда Решетов искал оправдания самому себе, списывая убийства на желание выжить и вновь увидеть Милану. Теперь же вид очередного обезглавленного преступника не вызывал у него абсолютно никаких чувств – лишь глубокая ненависть к публике сквозила в его взгляде, когда, высоко подняв свой верный окровавленный меч, он стоял посреди арены под оглушающие крики осатаневших трибун. Но вскоре и эти эмоции покинули взор смертобоя, сравняв его с пугающим взглядом самой Смерти. По сути, Решетов превратился в палача, и эта отвратительная мысль уже отнюдь не тревожила его.
Тавр, окрыленный оглушительным успехом первых боев, стал устраивать регулярные поединки через каждые девять дней – каждый десятый считался в Тиране выходным. Толпы людей буквально забивали зрительские ряды живой, орущей и изрыгающей волны запаха пота, перегара и ненависти массой. Доход от смертельных боев превзошел самые смелые ожидания лорета Тавра – поэтому к смерти приговаривалось большинство преступивших закон, и недостатка в живом материале для наживы корона при этом не испытывала. Помимо преступников, на арену потянулись рабы, соблазненные призрачным светом свободы, маячащим в необозримом будущем. Как правило, люди, попадающие на арену, не имели воинской подготовки, поэтому Тавр, заботящийся о зрелищности своего «детища», организовал нечто вроде «курсов смертобоев» – новички какое-то время обучались владению тем или иным оружием у опытных солдат-наставников. Новоявленные бойцы проходили жесткую и для некоторых смертельную подготовку перед выходом на песок арены. Специально для смертобоев соорудили некое подобие воинского лагеря – с площадкой для тренировок и бараками с клетками, где жили смертники. Лагерь был окружен сотней вооруженной до зубов охраны. Клетки стояли в два ряда, примыкая одна к другой. В бараках постоянно раздавалась грубая брань и взаимные угрозы – этот звуковой фон поначалу бесил Сергея, но вскоре он привык и к нему. Все лучше, чем в «одиночке», в глухом подвале. Ни в бараке, ни на тренировках Решетов предпочитал не общаться с собратьями по несчастью – кто знает, быть может, вскоре придется убить человека, к которому невольно испытаешь долю симпатии.
По большей части Сергей легко и стремительно одерживал очередную победу в поединке. За время жизни в ипостаси бойца-смертника он отточил навыки владения мечом до совершенства, поэтому Тавр зачастую ставил против него сразу нескольких противников, и тогда Седому приходилось нелегко. К этому моменту многие из погибших от руки Сергея сумели оставить на его теле памятные шрамы. Но, в каких бы сложных условиях ни приходилось вести битву, «дикий сомбарец Седой» неизменно выходил победителем, оставляя на песке тела поверженных смертобоев и унося с собой очередные кровоточащие раны.
Несомненно, Сетус, уже уставший ждать гибели заклятого врага, увещевал царственного брата ужесточить поединки в отношении Седого. Это Сергей понял после очередной победы над тремя смертниками. Не успел он, под неистовствующие крики толпы, покинуть место кровавой бойни, как приподнятая решетка выпустила на арену трех воинов из числа личной стражи принца в тяжелых доспехах, а глашатай истерично заорал:
– Славьте великого лорета! В знак восхищения он разрешил сразиться с непобедимым сомбарцем трем выдающимся воинам, изъявившим желание вступить в битву с Седым!
Ликующая толпа взревела, скандируя имена Тавра и Седого, причем последнего – в гораздо большей степени, что не укрылось от ранимого слуха лорета. Он грозно сдвинул брови и с оттенком злобы взглянул на окровавленного сомбарца. Воины и в самом деле оказались выдающимися – Сергей едва успевал парировать удары тяжелых мечей, обрушившиеся на него. Получив несколько незначительных повреждений, Решетов понял, что выстоять против троих бойцов, державших в руках меч большую часть своей жизни, он не сможет. Нужно было чем-то озадачить противников. Через несколько секунд Седой это сделал – увернувшись от очередного замаха меча, он высоко подпрыгнул и с разворота заехал одному из нападавших жесткой подошвой сапога в челюсть. Сила удара была такова, что шейные позвонки бойца хрустнули, и он замертво свалился в песок. Седой же, умело совместив несколько видов рукопашного боя и навыки владения мечом, обрушился на оставшихся стражников. Потрясенные внезапной сменой тактики сомбарца, опытные бойцы растеряли весь боевой запал. Подсечки, коварные удары рук и ног в болевые точки тел, «пьяный стиль», обманные выпады и невероятные прыжки слились с движением клинка, плетущего в окружающем пространстве стальную сверкающую паутину. Теперь сталь лишь парировала удары грозных противников, а кулаки и стопы Седого наносили сокрушительные удары. Через несколько мгновений бой был окончен – оба воина в глубоком нокауте валялись на песке. Седой перевел дух и, шатаясь, подошел к одному из них. Пошевелив безвольно обмякшее тело ногой, он занес меч и вопросительно взглянул на трибуны…
