И ведь Господь не этого от вас ожидал, граф. Он ожидал, что вы встанете к позорному столбу и будете просить братьев ваших и сестер молиться за вас. Господа не проведешь так, как вы провели кротких прихожан, не решающихся сказать вам слово осуждения. И не забудьте, граф, Господу под силу заставить заговорить камни, если люди молчат.
Допели последний псалом, но никто не уходил – пастор должен был произнести слово благодарности графу Дона.
Но до этого дело не дошло.
Двери широко распахнулись, и в церковь медленно, тяжелым шагом вошли старые глиняные святые. С них ручьями текла вода, с перепачканных илом мантий свисали темно-зеленые космы водорослей. Должно быть, они догадались, что именно сегодня в церкви, в их родной церкви, будут чествовать их погубителя, того, кто вынес их из ставшего родным Божьего дома и бросил в холодную пучину. Такого они допустить не могли.
Нет, им не по душе монотонное чмоканье волн в Лёвене. Они приучены к другому: к псалмам и молитвам. Но они терпели. Они были уверены, что на все воля Божья, они понимали, насколько стары и немощны. Но они ошибались! На почетном месте в церкви сидит граф Дона, и это ему должны возносить хвалы и петь осанну! Ему, а не Господу!
Ну нет, такое они допустить не могли.
И старые, поломанные, с кое-где облупившейся, а местами уже смытой водой Лёвена краской поднялись они из пучины и двинулись в церковь.
Прихожане обомлели. Они конечно же сразу узнали своих святых. Вот святой Улоф с короной на шлеме, вот святой Эрик с золотыми лилиями на мантии, святой Йоран и святой Кристофер.
Царица Савская и Юдифь не явились.
Но как только прошло первое удивление, послышался шепот, слышный во всех углах обновленной белой церкви.
– Кавалеры!
Конечно же кавалеры. Молча подошли они к графу, подняли его вместе с увитым венками стулом, вынесли из церкви и поставили на лужайке.
Они не произнесли ни слова, не смотрели по сторонам – мерно печатая шаг, прошли по церкви, вынесли графа и направились назад к озеру. Никто не решился к ним подойти – все было ясно без слов.
Мы, кавалеры Экебю, считаем, что граф Дона не заслужил чествований в церкви, в приюте Божьем. Если есть желающие, можете внести его обратно.
Но желающих не нашлось. Заготовленная речь пастора так и осталась не произнесенной.
Прихожане потянулись к выходу. И среди них не было ни одного – заметьте, ни одного! – кто посчитал бы, что кавалеры поступили неправильно.
Потому что все вспомнили молодую, добрую и кроткую графиню, которую так мучили в Борге. Они вспомнили ее, у которой находилось доброе слово для каждого, да и не надо было слов – от одного вида ее становилось теплее на душе.
Конечно, явиться в церковь в таком виде – грех, но и пастор, и община в глубине души понимали, что сами они чуть не совершили грех еще более тяжкий.
И никто не сказал ни слова осуждения старым проказникам. Стояли, пристыженные, и смотрели, как они, раскачиваясь из стороны в сторону и стараясь не сгибать ноги, уходят к озеру.
– Когда люди молчат, за них говорят камни, – изрек пастор.
Но с того дня пребывание в Борге стало для графа Хенрика невыносимым. Темной августовской ночью к парадной лестнице подкатила крытая карета. Слуги встали по обеим сторонам вдоль перил, и появилась графиня Мэрта, закутанная в шаль, с темной густой вуалью на лице. Граф держал ее под руку, но она все время вздрагивала и оглядывалась. С огромным трудом удалось уговорить ее выйти из дома.
Ее усадили в карету, за ней вскочил граф, захлопнулись остекленные дверцы, и лошади взяли с места в карьер. Когда сороки на следующее утро проснулись, графини уже не было.
Граф поселился где-то на юге, Борг продали. Много раз после этих событий меняло имение хозяина. Каждый новый владелец приходил в восторг от покупки, но я так и не знаю, нашел ли кто-нибудь счастье в этом проклятом доме.
Глава двадцать пятая
Божий странник
Странник божий, капитан Леннарт, появился на постоялом дворе в Брубю в один из теплых августовских дней и сразу прошел в кухню. Он направлялся домой, в свою усадьбу Хельесетер, совсем недалеко, в четверти мили на северо-запад, на опушке леса.
Капитан Леннарт еще не знал, что ему предстоит сделаться странником божьим. Сердце его радостно билось в предвкушении встречи с родным домом. Много чего пришлось ему пережить, cудьба не баловала его. Но теперь он дома, и все будет замечательно. Не знал, не знал капитан Леннарт, что вскоре станет одним из тех, кому не суждено проводить дни свои под отеческим кровом, кому не суждено греться у родного очага.
Настроение у божьего странника было превосходное. В кухне никого не было, и он расшалился, как мальчишка. Перепутал пряжу, поменял местами колеса прялки, бросил подвернувшегося кота на голову пса и от души хохотал, когда старые друзья затеяли ссору: пес грозно рявкнул, волосы на загривке встали дыбом, а кот зашипел, выгнул спину и выпустил когти.
На шум прибежала хозяйка постоялого двора, остановилась на пороге и некоторое время смотрела на хохочущего капитана. Она прекрасно знала, кто это, – еще бы ей не знать! Последний раз она видела его на тюремной повозке в наручниках. Пять с половиной лет назад на зимней ярмарке в Карлстаде случилась кража – украли украшения у жены наместника. Несколько колец, браслет и пряжки. Для нее это была большая утрата: подарки, семейные драгоценности – словом, такие вещи, на которые достаточно поглядеть, а иной раз даже и не поглядеть, просто потрогать – и сразу вспомнишь какую-нибудь романтическую историю. Их так и не нашли, но в провинции упорно ходили слухи, что драгоценности украл капитан Леннарт из Хельесетера.
Хозяйка постоялого двора и тогда была в недоумении, не понимала, откуда ветер дует: капитан Леннарт – вор? Честнейший, порядочнейший человек? Два года назад привез жену, и жили они, судя по всему, счастливо. Женился, конечно, поздновато, но раньше у него просто-напросто не было денег на женитьбу. Но после свадьбы все складывалось неплохо – он получал хорошее жалованье, да и усадьба приносила кое-какой доход. Что могло заставить его украсть старый браслет и кольца? Непостижимо! А еще более непостижимо, что слухам поверили. Капитана Леннарта разжаловали, лишили ордена Меча и приговорили к пяти годам каторги.
Он пытался объяснить, что и в самом деле был на ярмарке, но уехал еще до того, как услышал о краже. А уже потом на дороге в пыли заметил что-то блестящее и поднял. Это была старая, довольно уродливая пряжка. Он захватил ее домой и отдал детям. Но оказалось, что пряжка из чистого золота. Она и послужила главной уликой.
Вся эта история была делом рук Синтрама. Злобный заводчик донес на капитана Леннарта и сочинил доказательства. Говорили, дело даже не столько в общеизвестной злобности и завистливости Синтрама, а в том, что он хотел избавиться от опасного свидетеля. Недавно выяснилось, что во время кампании 1814 года он контрабандой продавал норвежцам порох, и Синтрам был под следствием. Но единственным, кто мог представить доказательства, был именно капитан Леннарт. Что ж, можно считать, интрига удалась – капитан Леннарт исчез, и дело Синтрама закрыли за отсутствием улик.
