И как здесь все растет! Шесть рябин по краям лужайки разрослись так, что высотой стали, как буки, и раскидисты, как дубы. Таких и не видывал никто. Как они прекрасны со своими толстенными стволами, покрытыми желто-зеленым мехом лишайника! А темно-зеленая резная листва, подмигивающая глазками белоснежных соцветий! Наводит на мысль на звезды в ночном небе… Можно только удивляться, как такие деревья могли вырасти на хуторе. А вон там старая ива, и она тоже потолстела неимоверно – два мужских обхвата, не меньше. Она, конечно, уже не та, вся изрыта дуплами, сердцевина начинает гнить, а верхушка срезана молнией. Но умирать не собирается. Каждую весну из искалеченного ствола выстреливает свежая, молодая зелень, словно хочет сказать: погодите, погодите, рано меня хоронить!
Черемуха у торца тоже выросла так, что чуть не весь дом умещается в ее тени. Торфяная крыша вся белая от лепестков – значит, уже отцвела. А для березок на лугу здесь просто рай. Они собрались группками на лугу и передразнивают другие деревья: одна похожа на липу с широкой пушистой кроной, другая вырядилась тополем и тянется к небу высокой пирамидой, а третья с притворной скорбью показывает поникшие ветки – ну чем я не плакучая ива? Ни одна не похожа на другую, и все красоты необыкновенной.
Он встал, не торопясь обошел дом и оказался в саду. Сад за домом был так красив, что у него захватило дух. Яблони, все до одной, стояли в цвету. Собственно, чему тут удивляться – он видел по дороге цветущие яблони и у других, но нигде они не цвели так роскошно, с таким захватывающим вдохновением, как в этом саду. Его всегда зачаровывали цветущие яблони. Каждую весну, с тех пор как он женился, он с нетерпением дожидался поры цветения.
Лильекруна, молитвенно сцепив пальцы, шел по песчаным дорожкам. Земля побелела от лепестков, и яблони стояли совершенно белые, даже листьев не видно. А некоторые, должно быть, захотели выделиться и добавили в девственную белизну воздушный нежно-розовый оттенок. Для него в мире не было ничего красивее цветущих яблонь. Он знал каждое дерево, как знают своих братьев и сестер, как знают товарищей по детским играм. Вот астраханские, цветы белые, как у всех зимних сортов, а райские яблочки цветут веселыми красными огоньками. А самая красивая яблоня вон та, одичавшая. Яблоки кисло-горькие, есть их невозможно, поэтому дерево перестали обрезать. Яблоня разрослась, и сейчас похожа на огромный, только что нанесенный сугроб, искрящийся в лучах восходящего солнца.
Не забывайте, что еще очень рано! Роса за ночь хорошо потрудилась, отмыла сад до глянца и отдыхает, скопившись матовой пыльцой на листьях и траве. Уже светло, но солнце еще не взошло. И только сейчас внезапно загорелись верхушки елей на вершине холма, и из-за них веером брызнули первые лучи солнца. На клеверном поле, над посадками ржи и ячменя бродят последние легчайшие завитки предутреннего тумана и лежат четкие, как в полнолуние, тени.
Он постоял и посмотрел на огородные грядки. Хозяйка и служанки поработали на славу. Вскапывали, рыхлили, удобряли, выдирали вездесущий пырей, следили, чтобы почва была рыхлой и легкой. А чтобы грядки были ровными и красивыми, вбивали колышки, натягивали между ними вожжи и намечали ровный ряд лунок для посадок, да так, чтобы они были на одинаковом расстоянии. И друг другу не мешают, и смотреть приятно. Потом утаптывали дорожки между грядками – мелкими, смешными шажками, будто танцевали какой-то детский танец. А потом сажали, сажали и сажали, пока не заполнят каждую грядочку, пока не останется ни одной свободной лунки. И дети помогали, копали и сажали, хотя для них работа нелегкая – полдня, согнувшись, дотягиваться до каждой лунки на широкой грядке. Но пользы от них было немало: дети работали с удовольствием, потому что потом видели результаты своего труда.
А сейчас уже появились первые всходы. Господи, благослови их – и горох, и фасоль, благослови эти ростки, эти первые пухлые листочки, эти маленькие сердечки. Благослови морковь и репу, они тоже дружно пошли, ни одна лунка не пуста. А забавнее всех ростки петрушки – они приподнимают комочек земли и выглядывают оттуда, словно играют в прятки. С кем? С самой жизнью?
А вот еще грядка, не такая ровная, как остальные. Здесь на маленьких клочках посажено все, что может расти, точно на пробу. Это детский огород, тут хозяйничают дети.
И Лильекруна взял свою скрипку, прижал ее подбородком и начал играть. Тут же в кустах, прикрывающих сад от северных ветров, запели птицы, точно ждали его сигнала. Ни одна тварь Божья, во всяком случае из тех, у кого есть голосовые связки, не может хранить молчание в такое утро.
Лильекруне казалось даже, что он и рукой не шевелит, смычок сам порхает по струнам, как бабочка.
Он ходил по тропинкам сада и продолжал играть.
Нет на земле места прекраснее. Что там Экебю рядом с Лёвдалой? Правда, крыша его дома торфяная, и всего один этаж, но зато стоит он у самого подножия холма, на опушке леса, и перед ним расстилается долина. И вроде бы ничего примечательного – ни озера, ни водопада, ни парка с подстриженными кустами, – но красиво до слез. Красиво, потому что это место дышит миром и покоем, потому что жить здесь легко и радостно. Горечь и ненависть, злоба и зависть не могут прижиться в таком месте. Так и должно быть в настоящем Доме.
А тем временем в этом самом настоящем доме просыпается хозяйка в своей спальне. Она открывает глаза и слушает, но не встает. Лежит, улыбается и слушает. А музыка все ближе, все звучнее, и, наконец, неведомый скрипач остановился, не прерывая игры, совсем рядом.
Не впервые, ох, не впервые слышит она скрипку под своим окном. Он всегда так и появляется, ее муж, когда они там, в Экебю, чересчур уж набедокурят, эти кавалеры. Приходит, достает скрипку, исповедуется и просит прощения. В ней все, в этой музыке, – темные силы, неодолимая тяга прочь, влекущая его от жены и детей. И любовь, конечно, потому что любит он их больше жизни.
Конечно же любит. А как же!
Она улыбается и начинает одеваться, не особенно понимая, что надевает, настолько тронута и взволнована она музыкой.
Не роскошь и не красивая жизнь уводят меня из дома, поет скрипка, не любовь к другой женщине, вовсе нет. Соблазн окунуться в кипящий водоворот жизни, узнать ее прелесть, ее горечь и богатство. Но теперь с меня хватит, я устал и видел все, что хотел увидеть. Я вернулся насовсем. Прости меня, не гневайся и прости!
Она отдергивает штору. Открывает окно, и он видит ее доброе, красивое, улыбающееся лицо.
Она не только добра и красива, его жена. Она мудра. Куда ни упадет ее взгляд, он, как солнечный луч, приносит жизнь и радость, все начинает цвести и плодоносить. Она хозяйка и работница, царица и служанка. Она дарительница счастья.
Он перемахивает через подоконник и счастлив, как юный любовник. Он выносит ее на руках в сад, сажает под яблоней и объясняется в любви. Он говорит, как она красива, как красив ее сад, как красивы детские грядки и как забавен выглядывающий из-под комочка земли листик петрушки.
И дети проснулись – какой восторг! Окружили отца, потащили показывать новости – детский кузнечный молоточек, птичье гнездо на иве, двух новорожденных жеребят, мальков карасей в запруде.
