Женским безошибочным чутьем догадалась она, что для грешницы нет ничего мучительнее. В такие дни молодая графиня думает, что ей никогда не удастся искупить свой грех. Любовь не хочет умирать. Иной раз кажется ей, что сама она умрет, а любовь будет жить. Она слабеет, силы начинают ей изменять. Она часто болеет.
– Но где же твой герой? – дразнит ее графиня. – Я ведь со дня на день жду его во главе всей оравы кавалеров. Почему они не берут приступом Борг, почему не сажают тебя на трон? Почему не швыряют меня и моего сына, а твоего мужа в темницу? Неужто он забыл тебя, твой герой?
Молодая графиня с трудом удерживается, чтобы не проговориться, что она сама запретила ему чем-то ей помогать. Но нет, молчание, молчание и еще раз молчание. Молчание и страдание.
День за днем ей все хуже и хуже, она возбуждена и мрачна, у нее началась постоянная лихорадка. Иной раз она с трудом заставляет себя встать со своего убогого ложа. Больше всего ей хочется умереть. Жизненные силы быстро покидают ее. Она уже не замечает страданий.
* * *
Похоже, муж ее и знать не желает, что она все еще существует на этом свете. Он целыми днями сидит в своем кабинете, изучает старинные выцветшие рукописи и трактаты.
В отдельном, резного дуба ларце дворянские грамоты на пергаменте, скрепленные в незапамятные времена красной восковой печатью свейского королевства. Он рассматривает старые гербовые печати: лилии на белом поле и грифон на голубом. В геральдике ему нет равных – он может легко объяснить каждый значок, каждый символ. И он читает и читает старые жизнеописания и некрологи всех ветвей старинного дворянского рода Дона, чьи подвиги можно сравнить разве что с подвигами патриархов Древнего Израиля или олимпийских богов в Элладе.
И знаете, эти старинные многозначительные предметы всегда приводят его в хорошее настроение. А о своей молодой жене он даже не думает.
Графиня Мэрта сказала фразу, которая убила всю его любовь:
– Она вышла за тебя из-за денег.
И какой мужчина может снести такое равнодушно? Как ушат воды на тлеющий костерок любви. Теперь ему безразлично, что с ней будет. Если матери удастся вернуть ее на путь истинный, тогда посмотрим. Граф Хенрик безгранично доверяет своей матери. Мало того, он ей восхищается.
Это продолжается уже больше месяца. Разумеется, события развивались не с такой быстротой, как это может показаться, когда стараешься поведать о них на двух-трех страницах. Графиня Элизабет внешне совершенно спокойна. Один-единственный раз она потеряла самообладание – когда услышала, что Йоста Берлинг утонул. Но она настолько мучилась, что не смогла сохранить любовь к мужу, что, возможно, позволила бы графине Мэрте довести ее до могилы, если бы однажды старая экономка не попыталась ее образумить:
– Графине надо поговорить с мужем. Господи боже мой, вы же еще совсем ребенок. Все это плохо кончится.
Но беда в том, что ей нечего было сказать мужу, тем более что он подозревал ее не в выдуманной, а в настоящей измене. И к тому же мать заронила в него мысль, что Элизабет вышла за него из корысти.
В эту же ночь она тихо оделась и выскользнула из дома. На ней было обычное крестьянское платье, а в руке узелок.
Она решила бежать и никогда больше не возвращаться в этот дом.
Но не для того, чтобы избежать испытаний, которым с дьявольской изобретательностью подвергала ее свекровь. Ей привиделось, что Господь дал ей знак. Господь повелел ей сохранить силы и здоровье для самой высокой цели, какая только может быть у женщины.
Она не пошла на запад – там жил тот, к которому она испытывала грешную страсть. И на север не лежал ее путь – там жили ее друзья. И на юг не направила она стопы, туда, где далеко-далеко жили ее родители, где был ее отчий дом. Она побрела на восток, где не было ничего – ни любимого, ни друзей, ни отчего дома.
Она шла тяжело и мучительно, потому что не было мира в ее душе. Но ее успокаивала сама мысль, что отныне искупление ее грехов будет происходить среди чужих людей. Она надеялась, что равнодушные взгляды послужат ей исцелением, как облегчает боль от ушиба и снимает отек приложенная стальная ложка.
Молодая графиня решила найти самый бедный надел, самый бедный хутор, где ее никто не знает.
– Меня выгнали из дома, – скажет она им. – Дайте мне самую простую еду и крышу над головой, я отработаю. И деньги у меня есть.
Так она шла в светлой июньской ночи. Май прошел в нестерпимых страданиях в доме свекрови. Ах, май, май, чудный месяц, когда светлая зелень берез оживляет мрачную темноту еловых лесов, когда дует с юга суннан, теплый, ласковый ветер!
– Ах, май! Милый май, не подумай, что я неблагодарна, ведь я ни словом не похвалила твои дары, не упомянула щедрость и красоту.
Но вот что хочу я спросить тебя, май: обращал ли ты когда-нибудь внимание на ребенка, когда он сидит на коленях матери и слушает сказку? Пока ему рассказывают про страшных великанов и ужасных страданиях заколдованных принцесс, он даже не думает спать; но как только мать напоминает ему, как светит солнце, как прекрасна жизнь, у малыша тут же слипаются глаза, и он сладко засыпает, прильнув головой к груди матери.
Да, мой милый, ласковый май, я тоже из таких детей. Пусть другие слушают сладостные рассказы, как распускаются майские цветы на зеленой, освещенной солнцем лужайке. Мне по вкусу темные ночи, полные призраков и приключений. Тяжелые судьбы, страдания, переполненные горем сердца, – это для меня.
Глава семнадцатая
Железо из Экебю
Весна, пришло время отправлять выплавленное в Вермланде железо в Гётеборг.
Но из Экебю отправлять нечего. Осенью была засуха, уровень воды понизился, к тому же всем распоряжались кавалеры.
Как же они распоряжались? А вот как: по широкой лестнице порогов в Бьоркшё текло горькое, пенное, крепкое пиво, а длинное озеро Лёвен вместо воды было заполнено водкой и самогоном. А как же кузнечные горны? Кузнечные горны работали вовсю: кузнецы в деревянных башмаках и рубахах с закатанными рукавами жарили мясо, поворачивая шомпола над седыми раскаленными углями. А по вечерам танцы до упаду. Железо? Что вы! Ни о каком железе и речи не было. На наковальнях играли в карты, а утомившись, спали на верстаках. Никто и не думал о железе.
Но пришла весна, и в оптовой конторе в Гётеборге уже ждали ежегодных поставок железа из Экебю. В который раз листали контракт, подписанный майоршей и майором, – да, все правильно: они обязались ежегодно поставлять несколько сотен шеппундов
[25] железного прута.
Но что кавалерам до майоршиных контрактов? К власти пришли радость, скрипка и вино.
Везли железо из Стомме, из Сэлье и Кимсберги, из Уддехольма и Мункфорса – со всех многочисленных металлургических предприятий железо свозили к Венерну. Но не из Экебю.
