Но молодая графиня жизнерадостна и весела, и жизнерадостность ее заражает всех. Ей охотно прощают и долгое валяние в постели, и страсть к свежей выпечке, и многое другое, потому что она очень щедра, много жертвует на благотворительность и на редкость сердечна и приветлива. Со всеми без исключения.
Отец молодой графини – шведский аристократ, всю жизнь прожил в Италии, где его удерживали не только головокружительные пейзажи и ласковый климат, но и жена, одна из самых красивых женщин этой и без того неправдоподобно красивой страны. Граф Хенрик Дона путешествовал по Италии, был принят в доме аристократа, познакомился с его дочерями, женился на одной из них и увез в Швецию.
Ей, с детства знающей шведский язык и заочно влюбленной во все шведское, страна медведей пришлась по вкусу.
Она так естественно вписалась в бесконечную череду развлечений на берегах длинного и узкого озера Лёвен, что многие пожимали плечам – ну и ну, необычная иностранка, будто всю жизнь прожила в наших краях. Она словно и не понимает, что она не просто молодая женщина, а графиня. Ей и следовало бы вести себя как графине – но ничего подобного! Ни чопорности, ни жеманности, ни старания подчеркнуть – не забывайте, мол, перед вами аристократка старинного рода! Ничего такого и в помине нет – юное, веселое создание. Даже посмотреть на нее – и то настроение поднимается.
Особенно увивались вокруг нее пожилые господа. Молодая графиня пользовалась у них невероятным успехом. Полюбуются на нее на балу, а потом все – и прост из Бру, и судья из Мункерюда, и Мельхиор Синклер, и капитан Уггла из Берги, – все до единого в припадке необъяснимого доверия рассказывают женам, что вот-де, если бы они встретили такую женщину лет тридцать – сорок тому назад…
– Да ее тогда и на свете не было! – охлаждают их пыл жены.
А на следующем балу пеняют молодой графине, что она похищает сердца их мужей.
В шутку, разумеется, но червячок все же гложет. Они прекрасно помнят графиню Мерту, эти пожилые дамы. Когда та первый раз приехала в Бергу, она была так же весела и беззаботна, так же любима всеми. Но со временем превратилась в тщеславную, пустую кокетку. Ни о чем, кроме развлечений, и думать не желала.
– Если бы у нее муж был нормальный, усадил бы ее за работу, – ворчали соседки. – Ткать бы по крайней мере научил…
И здесь они правы. Ткацкий станок – лучшее средство от любого горя, от любого опасного увлечения… Ах, как много женщин спас от беды ткацкий станок!
Но с молодой графиней немного по-иному. Она и сама хотела бы стать хорошей хозяйкой. Есть ли доля лучше – счастливая жена, замечательная хозяйка, устроительница домашнего очага? И на балах и вечеринках усаживается она поближе к пожилым дамам.
– Хенрик очень хочет, чтобы я научилась вести хозяйство, – говорит она просительно. – Чтобы я стала хорошей хозяйкой, как его мать. Научите меня хотя бы ткать.
Вздыхают пожилые дамы – надо же, граф Хенрик считает, что его мать – хорошая хозяйка! Эта стрекоза! А потом вздыхают еще раз – как научить эту неопытную девчушку ремеслу, которому учатся годами? Как объяснить ей, что такое бердо, почему в пасме тридцать зубьев, каковы из себя навой и пришва? Как ткут камчу, какие узоры бывают – «гусиный глаз», «скиталец»… да мало ли их? Это с малых лет надо…
А самое главное – любой, познакомившись с молодой графиней, тут же задает себе вопрос: как она могла выйти замуж за графа Хенрика? За известного своей редкостной глупостью графа Хенрика?
Беда тому, кто глуп. Жаль его. А особенно жаль, если он не просто глуп, а настолько глуп, чтобы, будучи глупым, поселиться в Вермланде.
Сколько рассказывают историй про глупость графа Хенрика! Будто он всю жизнь только и делал, что всякими способами старался доказать свою глупость, хотя и прожил на свете не так уж много – всего-то двадцать лет с небольшим.
Вот, к примеру, рассказывают, как он развлекал Анну Шернхёк. Запрягли несколько санок, отправились кататься, и он оказался в санях вдвоем с Анной.
– Какая ты красивая, Анна! – будто бы сказал граф.
– Вовсе нет, граф.
– Думаю, самая красивая в Вермланде.
– Конечно же это не так.
– Ну, во всяком случае, среди нашей компании.
– И это вряд ли.
– Но уж в наших с тобой санках ты точно самая красивая. Это-то ты не будешь отрицать?
Нет. Этого она отрицать не стала.
Потому что графа Хенрика назвать красавцем никак нельзя. О нем говорили, что голова на тонкой шее досталась ему в наследство, ее передавали из поколения в поколение уже лет двести. И мозг в ней, конечно, со временем ссохся и пришел в негодность.
От отца досталась, злословили соседи, а может, и от деда, а может, и того раньше. Ясное дело, такую голову и наклонить страшно – а вдруг отвалится, не новая все ж таки! Вот он и ходит, как аршин проглотил. И кожа желтая, и морщины – чему тут удивляться? И отец эту голову носил, и дед. Волос почти нет, губы бескровные, острый подбородок. Чему тут удивляться? Если головой пользоваться столько лет, и кожа пожелтеет, и морщины появятся. И волосы выпадут.
Всегда находился какой-нибудь остряк, который из кожи вон лез, чтобы подбить графа сказать очередную глупость, а потом порадовать друзей веселым рассказом.
Его счастье, что он этого не замечал. Высокопарный, преисполненный чувства собственного достоинства, серьезный – ему даже в голову не приходило, что люди могут шутить и разыгрывать друг друга. Достоинство в любом жесте, в подчеркнуто прямой осанке, в манере поворачиваться на зов всем телом.
Несколько лет назад он был с визитом у судьи в Мункерюде. Приехал верхом, в высокой шляпе, желтых бриджах и сверкающих сапогах. И все было хорошо, пока граф не собрался домой. В березовой аллее он зацепил своей высокой шляпой за сук, и шляпа слетела. Он спешился, поднял шляпу, сел в седло, гордо выпрямился и поехал тем же путем. Шляпа опять слетела.
И так четыре раза.
Судья не выдержал:
– А почему бы вам, друг мой, в следующий раз не объехать эту ветку?
И на пятый раз все сошло благополучно. Шляпа осталась на голове.
Но вот что удивительно – молодая графиня любит своего мужа, несмотря на старческую голову. К тому же там, в Италии, она и знать не знала, что в его родной стране над этой головой сияет мученический нимб глупости. Там он был окружен некоей завесой тайны, и поженились они при очень и очень романтических обстоятельствах. Стоит только послушать рассказы молодой графини, как Хенрику пришлось ее похитить! Она сначала говорит просто «при романтических обстоятельствах», потом мечтательно улыбается и добавляет: «Очень и очень романтических».
А дело было вот в чем: узнав, что она собирается предать религию своих предков, перейти из католицизма в протестантство, монахи, кардиналы и священники пришли в неслыханную ярость. Они подстрекали чернь, дом осадила толпа, к Хенрику даже подсылали убийц. Мать и сестра умоляли ее отказаться от замужества. Но отец не на шутку разгневался и стоял на своем. Как? Всякий сброд будет диктовать ему, за кого выдавать замуж дочь?
