Все на поиски! Все на поиски! Это же не шутка, жизнь человеческая! Как это так – решила умереть в лесу? А может быть, уже умерла? Или заблудилась и бродит в этих лесах одна, голодная и замерзшая. Лес велик, а разум ее у Господа.
Все на поиски! Пусть овес стоит в скирдах, пока зерно само не выпадет из колосьев, пусть картошка сгниет в земле, отпустите лошадей, чтобы они не сдохли от жажды в стойлах, не закрывайте двери коровников, пусть скотина сама вернется с пастбищ. Возьмите с собой и детей – сам Бог направляет их. Там, где разум встает в тупик, поможет Бог. Пусть невинные дети подскажут вам, где искать пропавшую девушку.
Все на поиски! Мужчины, женщины и дети! Кто решится в такую минуту остаться дома? Кто знает, не выбрал ли Господь именно его, чтобы найти несчастную дурочку?
И кто найдет это место, где ели растут так тесно, где нет ни троп, ни полян, где толстый слой мха укрывает землю? Смотрите, что это там, у подножия скалы? Что там темнеет? Нет, это всего лишь рыжие жгучие муравьи построили свой муравейник. Там ее нет, Господь милостив к юродивым.
Но что за процессия! Может быть, это триумфальное шествие, когда народ приветствует победителя, бросает цветы к его ногам и услаждает его слух восторженными криками? Или, может быть, пилигримы идут на поклон к святым местам, поют псалмы и хлещут себя свистящими бичами? Или это толпа эмигрантов, выгнанных из дому нуждой, прорывается в ветхие теплушки грузового поезда? Или армия движется в поход под барабанный бой и свист флейты? Нет, это всего лишь крестьяне в домотканых заношенных платьях, ремесленники в кожаных передниках, их жены с недовязанными чулками в руках и детьми, цепляющимися за их юбки или сидящими в торбе за спиной.
Как это величественно – видеть людей, объединенных высокой целью! Кто-то приветствует благодетеля, поклоняется своему Богу, открывает новые земли, защищает свою страну. Это прекрасно. Но этих выгнал из дому не голод, не страх перед высшими силами, не вражеское нашествие. И они не ждут никакого вознаграждения за свои усилия. Они бросили дающую им хлеб насущный работу только для того, чтобы найти несчастную деревенскую дурочку. Так много пота, так много тревоги, так много молитв, такая тяжелая дорога, но для них важна и возвышенна цель: найти ее, найти эту девушку, которую обделил Господь, лишив ее разума.
И как не любить такой народ? Как может тот, кто видел эту сумрачную, тревожную процессию, кто вглядывался в эти грубоватые лица, в эти натруженные тяжкой работой руки, в рано состарившихся женщин с морщинами на лбу и опухшими ногами, в усталых, полусонных детей, – как может он не смахнуть набежавшую слезу даже при одном воспоминании? Как можно не растрогаться, вспомнив их непоколебимую уверенность, что Господь приведет их в нужное место?
О, это шествие, заполнившее, как вышедшая из берегов река, все дороги и тропинки! Люди идут и идут, вглядываются в лесные заросли. Они мрачны и сосредоточенны, потому что теперь уже знают почти наверняка – вряд ли они найдут девушку в живых.
А вон там, на изломе скалы, тоже муравейник? Или поваленное дерево? Слава Богу, всего лишь поваленное дерево. В такой чаще толком и не разглядишь.
И сколько их, этих людей! Те, кто впереди, крепкие молодые мужчины, уже в лесу за Бьорне, а кто послабее, инвалиды, истощенные тяжкой работой старики, женщины с детьми на шее, еще не успели миновать церковь в Брубю.
Постепенно шествие исчезает в темном лесу, лес точно засасывает людей одного за другим. Сейчас-то лучи утреннего солнце проникают дымным веером до самого подлеска, а когда они выйдут из леса, солнце уже коснется горизонта.
Они ищут третий день, уже появились кое-какие навыки. Ищут под крутыми скалами, с их скользких стен легко свалиться, если оступишься. Ищут в буреломе, где запросто можно сломать ногу или руку, под сросшимися разлапистыми ветвями столетних елей, где мягкий мох словно приглашает прилечь и отдохнуть.
Медвежьи берлоги, лисьи и барсучьи норы, черные пасти заброшенных углежогных ям, алые от спелой брусники пригорки, редкостные ели с белыми, словно выцветшими иглами, гора, где всего-то месяц назад бушевал лесной пожар, огромный валун, лежащий здесь с незапамятных времен, наверняка какой-нибудь великан в гневе швырнул его в соперника, – они осмотрели все.
А вот что там чернеет у подножия крутой, изрезанной уступами скалы? Не посмотрели. Не проверили, человек это или очередной муравейник. Это же человек, человек – ах, почему они не подошли поближе!
Вечер застал их по другую сторону леса. Но бедняжку, лишенную Господом разума, так и не нашли. И что теперь делать? Возобновить поиски? Но солнце уже почти село, а ночью лес опасен. Бездонные болота, крутые обрывы. И что они найдут ночью, если ничего не смогли найти днем, когда солнце освещало лес?
– Пошли в Экебю! – крикнул кто-то в толпе.
– В Экебю! – послышались тут и там голоса. – Пошли в Экебю.
– Спросим у этих чертовых кавалеров, как у них совести хватило спустить собак на несчастную, у которой Господь и так разум отнял! Как у них совести хватило довести до такого отчаяния бедное дитя! Наши голодные дети плачут, одежда порвана, овес осыпается в скирдах, картошка гниет в земле, лошади и скотина без присмотра, сами чуть не падаем от усталости, и все из-за них! В Экебю, разберемся с ними, с этими кавалерами!
Необъяснимый закон жизни – достаточно кому-то одному возбудить толпу, как разом выплывают все старые обиды. Господь на нас гневается, зима будет голодной. Так кто же тот, на кого направлен перст его? Думали, на пастора из Брубю – так нет, зря травили человека, Господь услышал его молитву и послал нам дождь. И на кого же тогда, если не на кавалеров? Кто еще мог рассердить Господа? Конечно кавалеры. Больше некому. Все в Экебю!
Они, эти проклятые кавалеры, разорили поместья, они выжили из дому майоршу, мать родную, отправили ее просить подаяние на дорогах. Это они виноваты, что нет работы.
Это они виноваты, что мы голодаем. Беспросветная нужда – это тоже их вина. Все в Экебю!
И толпа озлобленных, усталых мужчин двинулась к поместью Экебю. За ними плелись женщины с детьми, а замыкали шествие старики и инвалиды.
Раздражение растет с каждой минутой, оно волной накатывает на ряды идущих, от стариков к женщинам, от женщин к крепким мужикам во главе.
Осенний паводок. Помните весенний паводок, кавалеры? Настал час осеннего. Честь и слава знаменитого поместья опять под угрозой.
Арендатор на опушке бросил плуг, отвязал коня и помчался в Экебю.
– Беда! Беда! – кричал он и закатывал глаза, как в припадке. – Беда! Медведи идут, волки идут! Тролли идут в Экебю!
Он обогнал толпу и проскакал галопом вокруг всей усадьбы, совершенно обезумев от страха.
– Все лесные тролли на свободе! Тролли идут в Экебю, спасайся кто может! Они подожгут усадьбу и растерзают кавалеров!
А позади его слышался глухой гул разъяренной толпы.
Воистину мало было весеннего наводнения, теперь пришло осеннее.
