– Только умоляю вас – Степан Трофимович не должен ничего узнать! Он такой трепетный, такой ранимый! Его это просто убьет!
– Кто это – Степан Трофимович? – недоуменно переспросил капитан.
– Мой муж, – сообщила хозяйка, покосившись на дверь, – генерал-майор Холодцов.
Судя по всему, речь шла о том квадратном мужчине в тапочках, который встретил Зеленушкина на пороге квартиры. Хотя к нему совсем не подходили определения «трепетный» и «ранимый».
– Я обещаю, что ничего не скажу вашему мужу, если вы мне все объясните!
– Одну минуту…
Татьяна Романовна встала из-за стола, открыла нижнюю дверцу книжного шкафа, вытащила оттуда несколько томов Песталоцци.
Запустив руку в пространство за книгами, она вытащила из глубины темную бутылку с красивой золотистой этикеткой.
– Вот она, моя бутылка! – проговорила женщина смущенно и подала бутылку Ивану Семеновичу.
Капитан удивленно разглядывал две бутылки – одну из сторожки и вторую – из книжного шкафа. Бутылки были совершенно одинаковые, и обе – со штампиком ресторана «Солонка».
– Я купила эту бутылку в подарок… – смущенно пролепетала Татьяна Романовна.
– Вот оно что! – раздался вдруг в дверях кабинета громкий, рассерженный голос. – Значит, вот как? Вот что выясняется на двадцатом году беспорочной семейной жизни!..
На пороге кабинета стоял Степан Трофимович. Лицо его пылало, как закат в Африке.
– Степаша, это не то, что ты подумал! – воскликнула Татьяна Романовна. – Степаша, не волнуйся, тебе вредно! У тебя давление!
– Давление? – переспросил Степан Трофимович и сделал шаг вперед. – Это у тебя сейчас будет давление! Развратная женщина! На деньги из семейного бюджета ты покупаешь подарки своим любовникам!
– Да что ты, Степашенька? – лебезила жена. – Как ты мог такое подумать? Это я тебе подарок купила, ко дню рождения!
– Что? Да у меня день рождения только в июле, почти через год! Ты ври, да не завирайся!
– Ну, не ко дню рождения, а ко дню защитника Отечества!
– А день защитника – двадцать третьего февраля, это каждый прапорщик знает!
– А я заранее купила, вдруг в феврале весь коньяк раскупят? А я уже на всем готовом… уже с подарком…
– Знаю я, кому ты его купила! – рявкнул генерал. – Этому слизняку штатскому, который у тебя в школе основы безопасного секса преподает!
– Не безопасного секса, а безопасной жизни, – машинально поправила его жена.
– Один черт! Я ему такой безопасный секс покажу, ни одна поликлиника не примет! – орал Степан Трофимович.
Генерал сделал еще шаг вперед и схватил за горлышко злополучную бутылку.
– Ох, ни фига себе! – воскликнул он, еще сильнее побагровев. – Какой коньяк дорогущий! Мы раз такой пили с генерал-майором Салатовым, так я как цену увидел – прямо прибалдел! А ты, значит, за мои деньги своему хахалю такие подарочки делаешь?
– Степан Трофимович, это совсем не то! – верещала жена. – Во-первых, Евгений Ильич – очень приличный человек, у него прекрасные показатели… Во-вторых, он здесь совершенно ни при чем, и в-третьих, он уже два месяца как перевелся в другую школу…
Капитан Зеленушкин тихонько спрятал свою бутылку в портфель и тихонько выбрался из кабинета, оставив супругов Холодцовых разбираться в своих сложных семейных отношениях.
Его собственная проблема осталась неразрешенной – бутылка коньяка, проданная Татьяне Романовне, не имела никакого отношения к истории в сторожке.
Еще через полчаса капитан Зеленушкин снова подошел к ресторану «Солонка». На этот раз мордатый швейцар Гриша пропустил его беспрекословно, и капитан столкнулся нос к носу с метрдотелем.
– Что-то вы к нам зачастили, Иван Семенович! – проговорил тот не слишком радостно. – Или у вас ко мне снова накопились вопросы?
– Именно, – капитан пристально уставился на метрдотеля. – Бутылка не та! Колись, Профессор, кому еще ты такой коньяк продавал? И смотри, чтобы на этот раз без лажи!
– Что значит – не та? – заволновался мэтр.
– То и значит! У Татьяны Романовны своя бутылка дома стоит, нетронутая. Значит, это – другая…
– Быть такого не может! У меня полный учет и контроль, прямо как при социализме… если только… – Профессор кинулся к неприметной двери возле гардероба.
– Ты куда это? – попытался остановить его капитан. – Мне с тобой разговоры разговаривать некогда, мне нужен прямой ответ на прямой вопрос…
– Один момент, Иван Семенович! – отмахнулся от него метрдотель. – Я должен проверить одно предположение…
Он ворвался в свою укромную комнату и прямиком подскочил к бару. Распахнув дверцу, уставился на его содержимое и возмущенно воскликнул:
– Ах он скотина! Ах он мерзавец!
– Это ты о ком, Профессор? – строго спросил Зеленушкин. – Это на кого ты стрелки пытаешься перевести?
– Один момент, Иван Семенович! – повторил тот, открыл дверь своей комнаты и окликнул швейцара: – Гришенька, зайди ко мне на минутку!
– Как же я оставлю рабочее место? – спросил тот опасливо.
– Ничего не случится! Ты же не авиадиспетчер…
Швейцар послушно вошел в комнату. Метрдотель захлопнул за ним дверь и тут же схватил Гришу левой рукой за воротник, для чего ему пришлось встать на цыпочки. Затем правой рукой вцепился в его нос и повернул по часовой стрелке, как водопроводный кран.
– Ай! – завопил детина. – Больно! Вы чего? Вы это за что?
– Знаешь за что, скотина! – прошипел Профессор. – Знаешь за что, неандерталец!
– Понятия не имею! – верещал швейцар. – Отпустите, дяденька!
– Ах, значит, дяденька? – воскликнул метрдотель. – Вспомнил о нашем родстве? Я тебя исключительно из родственных соображений сюда взял, поставил на место, где ты ничего своровать не мог, так ты все равно ухитрился?
– Нет, дяденька! Я ничего… я никогда…
– А где коньяк? Куда ты дел коньяк, мерзавец?
– Какой коньяк?
– Французский, дорогой, Пети Шампань, «шато де Монтифо», двадцатилетней выдержки!
– Так он же у вас… того… для гостей!
– Для важных гостей, скотина! Для особых гостей! А ты его загнал кому-то из своих дружков криминальных…
– Я ни сном ни духом! – вопил Гриша.
– Ах, значит, ни сном ни духом? – И Профессор повернул нос племянника против часовой стрелки.
– Ай! Больно! – верещал тот. – Отпустите, дяденька! А вы, как представитель власти, обязаны прекратить этот садизм! Обязаны оградить меня…
Последние слова, несомненно, относились к капитану Зеленушкину. Тот, однако, спокойно пожал плечами и невозмутимо проговорил:
