— В давние времена, когда человек еще хорошо относился к природе, на берегах Байкала жил народ. Но вот туда пришли злые люди вроде наших Тарбаганов, и этот народ был вынужден уйти под воду, превратившись в тюленей. Так до сих пор и живут они в воде.
Я смотрел на гладкое, точно вылитое из меди лицо Жалмы, на ее полные, словно намазанные брусничным соком губы, отводил глаза, вставал, подбрасывал в костер сучья; от моих прикосновений он вздрагивал, сыпал во тьму золотистые искры. Вновь обернувшись к Жалме, я видел их отражение в ее огромных, как и сама ночь, глазах.
— Мне кажется, что это плыли не птицы, а души утонувших в Иркуте людей, — неожиданно добавила она. — Скольких вода забрала и, возможно, еще заберет. А нам пора спать.
Жалма ушла спать, а я остался сторожить костер, еще, чего доброго, придет медведь и затушит огонь, и вспоминал, как она спасла меня, когда я тонул в Иркуте.
Нам было лет по десять, когда мы с ее братом Саней решили сплавиться вниз по Иркуту на накачанных автомобильных камерах, которые стащили у старателей. Тогда мы ничего не боялись, вернее, не представляли всех опасностей, которые могут подстерегать нас на горной реке. Течением нас вытащило на середину реки и понесло вниз. Уже среди камней мы налетели на торчащий из воды валун и опрокинулись. Саня сумел добраться до берега, меня же течением потащило на пороги. Что было бы дальше, не представляю. Только наперерез прямо на коне в Иркут бросилась Жалма. Она пасла овец, услышав крик, поскакала на помощь и, хлестанув коня плеткой, вместе с ним бросилась в воду. Конь вместе со своей наездницей догнал меня, Жалма ухватила меня за волосы, конь развернулся и, уходя от порога, наперерез течению начал двигаться к берегу.
Тихо догорал зажженный нами костер. Ночь забралась на самую высокую гору и готовилась покатиться вниз. Сверху смотрели близкие звезды, там, среди посеянных неизвестно кем и когда тайными тропами, бродили иные миры, а за шумящим Иркутом время от времени далеким гортанным голосом вскрикивал гуран, мне казалось, что он хотел предупредить о чем-то лесных жителей, а может, заодно и нас, поскольку в этой ночи мы все были связаны и укрыты одним огромным небесным покрывалом.
Когда меня пригласили выступить в московской школе, я решил, что расскажу им о Бурятии, о небольшой по российским меркам реке Иркут, о былинном герое Гесере, который спустился с Вечно Синего Неба, чтобы спасти людей от зла и установить на земле мир и порядок. Бадма Корсаков рассказывал, что, по преданиям, Гесер осуществил свое предназначение, но так привязался к людям, что не смог вернуться на небо и, нарушив обет, данный отцу и Создателю, остался на земле. Бадма был уверен, что он до сих пор живет в тех местах, где между огромными озерами-братьями Байкалом и Хубсугулом по одной из самых живописных долин в мире течет река Иркут.
Для начала я рассказал ребятам, что есть два Иркута — Белый и Черный и что когда-то они оба мечтали о дочери Байкала красавице Ангаре.
А дальше в памяти встали места моего детства, отсюда, из Москвы, они начали казаться сказочными библейскими местами, и конечно же я не пожалел красок, чтобы передать ребятам всю мощь и силу девственной природы Саян.
Свое начало Белый Иркут, что означает «крутящийся», берет у снегов самой высокой горы Саян — Мунку-Сардыка. Там он набирается сил на каменистых альпийских склонах. Оставив вечные снега и вобрав в себя силу ключей и талых вод, Белый Иркут уже единым потоком, крутясь и пенясь, начинает бег к своему черному брату. С грохотом и воем, с каким влетают в подземные тоннели электрички, водный поток, попав в узкие горные расщелины, в своем движении вниз напоминает скользящего меж скал мускулистого питона, на выходе, то ли желая предупредить, а скорее всего, от избытка сил, он подает глушащий округу голос. Но грохот спадающей вниз воды не пугает, а скорее завораживает и успокаивает лесных жителей, которые молча взирают на проносящую, как время, воду. И, кажется, нет той преграды и не наступит то мгновение, которое может остановить низвергающегося с окружающих гор шумящего великана. Миновав последний каньон, Белый Иркут раздвигает вширь берега, веселясь и рассыпавшись на рукава, белыми ягнятами заскакивает на отполированные до блеска валуны, чтобы уже далее шумным овечьим стадом, грохоча копытцами, уткнуться в ноги двум огромным сторожащим ущелье каменным скалам-братьям и, попрощавшись с ними, по пологому руслу с разбегу броситься в воды Черного Иркута.
— Добрые духи — тенгри, так называют их буряты, пасут у самой вершины Мунку-Сардыка на сочных альпийских лугах криворогих, заросших шерстью сарлыков, поскольку там нет слепней, оводов и прочего таежного гнуса. Из длинной шелковистой шерсти сарлычьих хвостов городские модницы до сих пор делают парики и приплеты, — разглядывая прически школьниц, продолжал повествовать я. — Мясо этих животных считается самым чистым в мире и называется мраморным. А на горных кручах можно увидеть горных архаров, они с мудростью каменных изваяний смотрят на стада баранов и овец — своих дальних сородичей, которые прямо под ними пасутся на серых лишайниках и малахитовых сочных мхах. Еще ниже, рядом с сарлыками, можно увидеть маралов, изюбрей и коз. Они с удовольствием поедают запашистую траву сагаан-даля, что в переводе с бурятского означает белые крылья, наевшись которой, пускаются в пляс, подбрасывая вверх задние ноги.
— Ну точь-в-точь, как это бывает сегодня на ваших танцах, — тут я решил сломать наступившую в классе тишину и приблизить рассказ к действительности. Ребята понятливо рассмеялись.
— Еще ниже начинаются сиреневые поля и заросли черники, иван-чая, шиповника, брусники, голубики и черной смородины. Там, среди любимых бурундуками и лесными мышами кедровых стлаников, нагуливают жир медведи, лакомятся спелой ягодой глухари и рябчики. В отличие от своего собрата, Черный Иркут идет напролом, точно ножом разрезая мраморные хребты и гранитные скалы. Особенно буйным он бывает, когда в горах начинаются дожди. В такие дни лучше к нему не подходить: Иркут становится похож на огромного раненого зверя, который грызет каменные берега, подмывает деревья и как щепки тащит по течению огромные булыжники. Выстроившиеся вокруг него горы окрашены во все существующие в природе цвета и оттенки: белые, розовые, зеленые, пурпурные, голубые, коричневые, черные, желтые, с фиолетовыми и оранжевыми косами и пятнами, заросшие мхами и лиственницами, с вкраплениями рябиновых и березовых кистей. По распадкам и боковым скатам, точно вплетенные в волосы дреды, гигантскими потоками стекают к Иркуту разноцветные каменистые осыпи, и впервые попавшему в эти места путнику кажется, что там, наверху, у самого неба, должно быть, находились циклопические мельницы, которые изо дня в день веками пытались перемолоть в мраморную муку вершины Тункинских Альп. Видимо, Создатель был в хорошем настроении и не пожалел для этих мест ни красок, ни подручного, необходимого для таких дел материала. Песчаные острова Черного Иркута обрамлены зарослями облепихи. Налитые спелыми ягодами, они похожи на кукурузные початки. Когда летишь на самолете, то кажется, что по воде плывут разукрашенные золотом, горящие огнем янтарные плоскодонки.
Решив связать свое повествование со школьной программой, я рассказал, как восемь веков назад Тэмуджин послал в долину Иркута своего сына Джучи, чтобы привести живущих там меркитов и сойетов к стремени великого хана. И пролилась там большая кровь. Возможно, именно потому протекающий по золотоносным землям Черный Иркут — это вместилище мощной, алчной, агрессивной и напористой силы. Слившись в единый поток, Белый и Черный Иркут несут в себе как бы два начала, где светлое и темное до поры и времени уживаются в одном теле, в одном движении, то разливаясь вширь, то уходя вглубь. И течет он мимо поселений и пастбищ, под молитвы лам и глухой стук бубнов шаманов, веками, тысячелетиями отдавая свою силу цветочной и белой степи, держа курс к Священному озеру. И лишь последней преграды одолеть не смог: не добегая до Байкала самую малость, Иркут резко отворачивает влево и, пробивая на своем пути высоченные хребты, устремляется наперерез Ангаре, породив красивую легенду о Енисее и своенравной, но любимой дочери Байкала.
