«Все же догнал!» — проносится у меня в голове. Деваться некуда, кругом были высокие заснеженные горы, помогая лошади, я начинаю как птица размахивать руками, но вижу, что прямо на меня падает каменная стена. Тут я просыпаюсь и с облегчением обнаруживаю перед глазами комнатную стену, а за окном ночное небо.
«Надо же такому присниться», — подумал я и вновь закрыл глаза. И тут же услышал, что в соседней комнате надрывается телефон.
Звонила женщина. Голос ее был деловым и казенным, почему-то мне показалось, что звонок и голос из телефонной трубки были продолжением сна. «Надо собирать вещи», — подумал я. В последнее время телефонные звонки с угрозами выселить из служебной квартиры раздавались чуть ли не каждый день, но мне удавалось оттянуть развязку. Но дальше так продолжаться не могло. Компания «Востокзолото», которая предоставила мне жилье, поставила жесткое условие: или я должен погасить задолженность, или сдать квартиру. Моя бывшая жена Зина предлагала, чтобы я написал письмо генеральному директору «Востокзолота» Аркадию Шнелле или обратился к президенту компании Торбееву.
— Мне уже надоело хлопотать за тебя! — выговаривала она. — Ты сам что-то можешь предпринять?
Но мне предпринимать ничего не хотелось. Зачем писать тому, кто уже однажды выставил тебя за дверь. Идти же на поклон к Шнелле — нет, такое могло родиться только в голове моей заботливой супруги.
Звонившая представилась продюсером студии документальных фильмов Оксаной Потоцкой. Получив подтверждение, что я — это тот человек, которому она звонит, Потоцкая потеплела и предложила встретиться и поговорить о сценарии документального фильма. «Какой фильм! — чуть было не воскликнул я. — Я только что посмотрел такое кино, что до сих пор мурашки по телу!»
Но, окончательно вернувшись в действительность, я вдруг почувствовал, что сон и этот телефонный звонок каким-то таинственным образом связаны с моей прошлой жизнью.
Оказалось, Потоцкой так понравилась идея сценария «В поисках могилы Чингисхана», что она готова заключить со мной договор и профинансировать мою поездку на Байкал и съемки документального фильма, который, по ее мнению, будет наверняка интересен зарубежному зрителю. Предложение было неожиданным, я уже забыл, что такое договор и как он выглядит. Потоцкая сыпала знакомыми с детства названиями: Белый и Черный Иркут, Орлик, Нилова пустынь, и я готов был растаять от одних милых моему слуху названий. Почти без паузы пошли фамилии известных ученых: Окладникова, Банзарова, затем мелькнули фамилии Корсакова, Торбеева. Не было сомнения, она знала многое и многих. В свою очередь, я осторожно поинтересовался, не имеет ли ее фамилия какое-либо отношение к известной польской фамилии, Потоцкая ответила, что она с ними в дальнем родстве, особенно с теми, которые в царское время были сосланы в Сибирь.
Затем Потоцкая сделала паузу и предложила встретиться в одном из московских кафе. Я дал согласие и попросил для связи телефон.
И услышал в ответ короткое:
— Я вам позвоню.
Положив трубку, я мысленно прокрутил в памяти весь разговор. Чувствовалось, Потоцкая не знала меня лично, но тем не менее была информирована, кто я и откуда родом, и это давало некоторую пищу для размышлений. В разговоре мелькнули фамилии, которые я знал с детства. А Бадму Корсакова и его детей Саню и Жалму я считал чуть ли не своими родственниками. В Орлике мы жили по соседству, а после, перебравшись в Иркутск, часто останавливались у них, когда приезжали по ягоды или орехи. Москва — город, где легко потеряться и тем не менее, когда надо, тебя могут легко отыскать. Когда я перебрался жить в столицу, то наша квартира стала напоминать филиал гостиницы «Аэрофлот». Я любил, когда раздавался очередной звонок моих сибирских знакомых с просьбой переночевать ночь-другую. Приезд друзей вновь связывал меня с прежней жизнью и подтверждал, что во мне нуждаются. За годы, проведенные в столице, я так и не сумел завести себе новых друзей и продолжал жить здесь как в длительной вынужденной командировке. Звонившая не нуждалась в ночлеге. Да и с деньгами у нее, судя по всему, был полный порядок. В последнее время я безуспешно искал, где бы можно было заработать, чтобы оплатить квартиру и отдать долги, брался за любую мало-мальски оплачиваемую работу. Теперь деньги плыли прямо в руки. Фантастика, похожая на только что увиденный сон. Но сон отлетел в ночь, а разговор и предложение встретиться остались. Потоцкая сделала все, чтобы не только заинтересовать, но и расположить к себе. Я удивился: оказывается, здесь, в этом огромном городе, про то, что было со мной в той домосковской жизни, знали едва ли не больше, чем я сам. Кто и зачем дал ей мой телефон? Как к ней попал сценарий? Фактически и сценария как такового не было, лишь идея, озвученная на встрече с выпускниками одной из московских школ, куда меня пригласила Катя Глазкова — редактор журнала «Панорама России» и где у нее училась дочь Маша. Я рассказывал про Чингисхана, про то, что Организация Объединенных Наций назвала этого персонажа мировой истории человеком тысячелетия. В России к Тэмуджину, таким было настоящее имя монгольского хана, отношение было, мягко говоря, прохладным, но я слышал, что в мире независимо друг от друга снимают сразу пять фильмов о Чингисхане. Еще я рассказывал про Белый и Черный Иркут, про сарлыков, медведей, старателях и про то, как после десятого класса я мыл золото.
Поскольку мое детство было напрямую связано с теми местами, где, по преданиям, жила мать Потрясателя Вселенной, я рассказал о своем желании с кинокамерой пройтись старыми тропами и высказал предположение, что захоронение знаменитого хана находится на территории тункинской долины. И, похоже, на громкое имя клюнули. Но только ли на имя? В ночном звонке была какая-то недосказанность, которую я надеялся разрешить при личной встрече.
Я лежал и смотрел в темное московское небо, на котором почти никогда не было видно звезд, размышлял о превратностях судьбы и старался вспоминать то, что было мило моему сердцу.
Родился я в Бурятии в селе Орлик, в самом центре Саян, почти на границе с Монголией. Корсаковы были нашими соседями, и мы, как это сейчас модно говорить, дружили семьями. Жили бедно, но дружно и чем могли помогали друг другу.
В той ныне уже недоступной для меня жизни приходилось наравне со взрослыми ходить в тайгу, собирать ягоды и орехи, гнать деготь, бить на золотодобыче шурфы, заготавливать дрова, валить лес, пасти скот. Тайга не огород, она не только кормила, но и проверяла характер. Помню, как нагретая костром земля всю ночь отдавала тепло, от нее шел хвойный пихтовый запах настеленного лапника. Утром на дорогу мы обычно пили чай с травой, которую буряты называли сагаан-даля, после чего ноги сами несли по тайге. Эту траву заготавливала моя мама. Она наравне с отцом копала шурфы, мыла породу, носила кули с шишками, горбовики с ягодой, так в наших краях называют металлические и фанерные короба, сушила на зиму грибы, каменный зверобой, листья брусничника, цвет боярышника. Уже с малых лет я знал, что жимолость полезна при болезнях сердца, черника нужна людям со слабым зрением, брусника просто необходима при болезнях почек.
От отца я узнал, что если у бурундука забрать все приготовленные на зиму орехи, то бурундук, понимая, что ему без припасов не выжить холодную зиму, находил на дереве развилку и, просунув в нее голову, как в петлю, кончал свою жизнь, как и человек, у которого отнимают все. Я верил ему и не верил, потому что не встречал повесившихся бурундуков. Но по логике жизни людей такое вполне могло произойти и у зверьков.
