— Я готов сам приплачивать этим ребятам, чтобы они брали меня в свою команду, — улыбнувшись, сказал он.
— Ну, вы скажете, — засмеялась Ольга Филимоновна. — По-моему, они вас боготворят. Я удивилась — сюда приходят даже девочки. Антон так рвался к вам.
— Вы же сами сказали, у вашего сына проблемы с общением. Были они и у этих ребят, — кивнув на сидящую возле дуба детвору, сказал Порогов. — Сейчас их стало меньше. По себе знаю, когда они вырастут, то будут не раз вспоминать эти дворовые игры. Впрочем, мы не только в футбол играем. Вон там за двором реабилитационного центра среди деревьев есть спортплощадка. От прежних времен там сохранились металлическая шведская стенка, гимнастический конь, брусья, турник. Мы с ребятами вкопали там столбы, принесли старые автомобильные покрышки. На них отрабатываем удары по карате. Пусть Антон приходит. Условия просты: не ругаться, не психовать, не курить.
— Николай Михайлович, у Антона освобождение от физкультуры, он у меня долго болел. Он намного слабее ребят в классе, — начала рассказывать Ольга Филимоновна. — Они над ним смеются. Мы с удовольствием примем ваше приглашение.
— У меня была похожая история, — сказал Порогов. — Видите вон того светловолосого мальчика? Это мой сын. Он не мог ни разу подтянуться. Сейчас спокойно подтягивается десять раз. Так что приходите. Насколько его хватит, пусть занимается с нами. — И, сделав паузу, поинтересовался: — Скажите, а на каком канале можно вас увидеть?
— Я работаю на десятом канале. Условия таковы, что на своего собственного ребенка нет времени. Спасибо за игру. В субботу мы постараемся приехать. Вы уж не начинайте без нас.
Ольга Филимоновна с Антоном сели в «пежо», и через несколько секунд Порогов вновь остался со своей детворой. Тишину собачьего парка расколол звук церковного колокола. Сквозь не набравшие еще листву дубы он совсем без усилий легко проник в самые отдаленные уголки собачьего парка, заставил прислушаться к себе и как бы вывел гуляющих, бегающих по дорожкам людей из привычного, заданного неизвестно когда и кем состояния. Но его тут же накрыл шум проходящей неподалеку автомобильной дороги. Выждав минуту, колокол вновь подал свой голос и, словно расчистив для себя небесную поляну и предупредив всех ее обитателей, что настало его время, неторопливо, громко и настойчиво стал расставлять по парку, над деревьями, по голубому весеннему небу свои невидимые, но ощутимые звуковые вешки.
— Все, на сегодня хватит. Завтра выходной, собираемся, как обычно, в пять часов, — сказал Николай и пошел к ближайшему киоску покупать охраннику пиво.
За годы, проведенные вдали от Иркутска, как он ни старался, так и не смог привыкнуть к Москве, к людям, хотя и пытался жить по принятым здесь правилам и законам. Он понял одно: можно привыкнуть ко всему, говорят, можно привыкнуть даже к тюрьме, но Первопрестольная упорно не желала замечать и принимать его. Возможно, виной всему действительно был его возраст? Был бы помоложе, наверное, быстрее бы прирос, приспособился к этому огромному и непривычному для себя городу и побежал вместе со всеми в общей толпе. Но дело было в том, что своего возраста Николай просто не замечал. Да, осенью по паспорту он должен был отметить свое пятидесятилетие. Что и говорить, солидная дата, возможно, даже рубеж. Но что изменится в нем после его прохождения? Зачем грубо и прямо напоминать, что надо заглядывать в паспорт?
«Пусть сами заглядывают, — думал Николай. — А я, вопреки всем, буду жить так, как привык. Даже если за это придется платить высокую цену. Буду назло и здесь гонять мяч и доказывать каждому, что я не пенсионер, что меня еще рано списывать со счетов».
Порогов хорошо помнил, как давным-давно в автобусе к нему обратился подросток и впервые назвал дядей. После его стали называть мужчиной. Ну и что из того? Душой-то он по-прежнему считал себя молодым и полным сил. Мять боками диван и протирать глазами телевизор — нет, это было не для него. Да и что там увидишь — одни знакомые лица. Он их и так вдоволь насмотрелся в Думе. Опять о чем-то скрипит похожая на нерпу Хакамада, почти всегда рядом с нагловатой и всезнающей улыбкой что-то вещает Немцов. Николай его хорошо запомнил по Первому съезду в девяностом году. Тогда тот выходил к микрофону в кроссовках, теперь же в одной телепередаче сознался, что он человек небедный. Видно, хорошо поработал за последние годы.
Но больше всего Николая злило, когда видел в телеящике изрекающего плоские афоризмы доморощенного кандидата в Пиночеты. Намекалось, что вот он, с птичьей фамилией, — спаситель России. Но всем было ясно: Россия не Латинская Америка, и военные что-то вроде крепостных крестьян, которых, как стадо, вначале пригнали к Белому дому, а потом загнали в Чечню. Конкуренцию, хотя бы словесную, ему пытался составить политический эквилибрист и бизнесмен Владимир Жириновский. В зависимости от обстоятельств его можно было увидеть рядом то с Джохаром Дудаевым, то с порнозвездой Чиччолиной. Казалось, этот политический бизнесмен поставил перед собой цель заполнить любую свободную щель на телеэкране. Смотреть и выискивать обнадеживающие новости было бесполезно. Казалось, все хорошие новости остались в прошлом. Когда под комментарии новоявленных политиков и журналистов начинали показывать новую кавказскую войну, Николай выключал телевизор; ему начинало казаться, что из таинственной тьмы уже не черногорских, а российских лесов полз сонм чудовищ. Под какофонию орудийных выстрелов и споров об этой войне шло разграбление России — лучшего способа отвлечения общественного внимания трудно было придумать. Люди, как во время пожара, пытались спасти самое дорогое, что у них было, собственных детей, но уже другие доморощенные «гориллы» гнали мальчишек в придуманную и спровоцированную ими же бойню.
Не желая принимать участия в политических игрищах, Николай стал заниматься тем, к чему у него всегда лежала душа, — играть с ребятами в футбол. С ними ему всегда было просто и легко, не надо притворяться, не надо вести прагматические разговоры.
Где бы Николай ни жил, везде он собирал футбольную команду. Так произошло и здесь, в Москве.
Как-то возвращаясь после работы домой, он увидел в подъезде курящих подростков. Ребята были все ему знакомы. Он хорошо знал их родителей и со многими работал вместе еще в Верховном Совете. Родители разрабатывали законы для всей страны, а в это время их собственные дети шлялись по подъездам. Картина, увы, знакомая и привычная. Николай вынес футбольный мяч и попросил ребят принести насос с иглой. Когда мяч был накачан, он пригласил ребят поиграть с ним в футбол. Площадку нашли во дворе между многоэтажками. Убрали камни и кирпичи, наметили теми же кирпичами ворота. И с того времени каждый вечер выходил он во двор и гонял с ребятами мяч. Со стороны это выглядело, наверное, довольно забавно: взрослый мужик гоняет мяч с мелюзгой. Но вскоре им запретили появляться на той площадке. Префектура решила построить между домами подземные гаражи, и площадку огородили металлической сеткой.
Николай попросил у строителей показать документы, подтверждающие право на строительство. Те отказались. Тогда Николай выставил пикет, написав на плакате, что у детей отнимают последнюю радость. Строители вызвали омоновцев. Николая запихали в машину и принялись мять бока. И только узнав, что он работник Думы, выпихнули из машины, пообещав в следующий раз переломать ноги. Порогов попытался поднять на новый пикет родителей, но столкнулся с полным равнодушием. Да, они мысленно поддерживают энтузиаста, но бороться с властью — себе дороже. Пусть это делает кто-то другой. Тогда Николай поднял свои старые связи и организовал депутатский запрос в прокуратуру. Пришел ответ, что все вопросы в части отвода земли, экологической экспертизы согласованы с префектурой района.
