Сомнения ее разрешил звонок в дверь, длинный и настойчивый. Ветка, что ли, приперлась? Ладно. Втроем и поужинаем. Только бы без детей, а то Витя не любит их шумной возни. Хотя, конечно, она с детьми. Куда она их денет-то? Если с детьми, придется выпроводить. Она не обидится, она вообще девушка хоть и гордая, но понятливая. И Витя вон проснулся, голову с подушки поднял.
За дверью стояла не Ветка. За дверью стоял ее ночной гость. И не один. По бокам к нему плотно прилепилось еще двое. Все суровые, серьезные и совсем не пьяные. Выстроились дружной троицей, смотрели на нее молча. Ночной постоялец глядел как-то очень уж виновато, переминался с ноги на ногу. А эти двое странно так смотрели, будто она не внушала им никакого доверия или тоже виновата была в чем.
– Так, можно войти, гражданочка? – Первым нарушил молчание один из сбоку прилепившихся. И тут же решительно шагнул в прихожую, чуть подтолкнув ее ночного знакомого в спину. – Вы извините, что мы вот так врываемся к вам, но что делать? Обстоятельства заставили.
– Какие обстоятельства? – отступила Надежда на всякий случай подальше и испуганно оглянулась в сторону комнаты. – Не знаю я никаких обстоятельств.
– Да? Не знаете? И человека этого вы не знаете? – заинтересованно протянул другой из прилепившихся, положив мощную ладонь на плечо ее ночного гостя.
– Ну, не то чтобы я его не знаю… Он… Как это сказать… В общем, я с ним не знакомилась.
– А вот Александр Андреевич утверждает, что предыдущую ночь он провел в вашей квартире! Обманывает нас, значит?
– Да нет, не обманывает! Он действительно ночевал здесь, в моей квартире. Но я повторяю, я с ним и не знакома даже.
– Да? Интересно, интересно.
– Да ничего интересного здесь нет! – с досадой проговорила Надежда, поспешно обернулась к стоящему в дверном проеме заспанному мужу. – Витя, я тебе все сейчас объясню!
– Да уж, объясни, пожалуйста, – холодно и нервно проговорил Витя и медленно сплел руки на груди в тугой наполеоновский жест и поиграл красиво рельефными мышцами, что означало – сержусь я. И не просто сержусь, а очень сильно сержусь. Может, где-то и оскорблен даже. Надежда очень хорошо знала этот его жест. И ничего хорошего он ей не предвещал.
– Ну-ну, гражданочка, слушаем вас, – садистски проговорил тот, который держал за плечо ее виноватого ночного гостя. – Значит, вы не знакомы, но ночь он провел в вашей квартире. Так?
– Да. Получается, что так, – обреченно произнесла Надежда, отвернувшись от Вити. Потом снова обернулась к мужу и, прижав руки к груди, быстро заговорила: – Тебя же вчера не было… А я ждала, что вот-вот… А потом слышу – ключ кто-то пытается в замочную скважину просунуть. Я подумала, что это ты, схватила скалку и дверь открыла… А там он…
– А вы что, гражданочка, всегда мужа со скалкой встречаете? – весело переспросил первый прилепившийся.
– Да нет! Нет, что вы! Я просто так пошутить хотела. А он на меня заваливаться начал.
– Что, прямо сразу? – тут же хохотнул и второй прилепившийся, поддерживая товарища.
– Ну, не в том смысле… Он просто пьяный был, – уже чуть не плача от досады и оскорбительного их смеха, отчаянно протараторила Надежда. – И я его скалкой по голове ударила, изо всей силы. Вон, рана на лбу, пластырем заклеена…
– И что дальше?
– А что дальше? Он сознание потерял, наверное. И упал. Я даже подумала, что убила его. А потом Роза Геннадьевна выскочила. Это соседка из квартиры напротив. Она еще подумала, что это я Витю ударила. То есть вот, мужа моего. – В доказательство своих слов она протянула назад руку и обернулась к Вите, словно ища поддержки.
Витя по-прежнему стоял, привалившись к дверному косяку, в грозной наполеоновской позе и, по всей видимости, поддерживать ее вовсе не собирался.
– Так. И в котором часу все это произошло? – уже серьезно спросил один из сопровождающих. – Желательно поточнее вспомнить. Вы, наверное, и сами поняли уже, что мы не просто так к вам пришли. Мы проверяем показания подозреваемого, а точнее, его алиби.
– Это произошло ровно в половине одиннадцатого, – механическим голосом проговорила Надежда. – Я помню совершенно точно. Я мужа ждала, каждую минуту на часы смотрела. – И, обернувшись к Вите, добавила грустно: – Да, каждую минуту.
– Так. Ясно. Вы ударили скалкой, он упал. И дальше что?
– А дальше ничего. Я испугалась, думала, убила человека. А потом Ветка пришла. Это соседка с первого этажа. Она сказала, что я его не убила, что он лежит так, потому что пьяный, а не убитый. Ну мы его затащили в прихожую, и все. Он большой, нам бы на лестничную клетку его и не вытащить было… А потом Ветка домой ушла – у нее дети там одни. А я дверь в комнату закрыла и спать легла. А утром он проснулся и ушел.
– Где проснулся? – снова хохотнул остроумный сопровождающий, стрельнув глазом в сторону Вити.
– В прихожей, где, – обреченно протянула Надя, не смея уже и оборачиваться к Вите.
Он и сам вскоре отлепился от дверного косяка, встал перед ней каменной стеной и протянул к смешливому мужику руку:
– Документы ваши покажите!
– Ой, да это мы пожалуйста! – с готовностью распахнул тот перед ним удостоверение. – Ты не сердись на нас, мужик, чего ты… Работа у нас такая… Ты лучше проведи нас в комнату, нам надо бумаги наши оформить, показания записать. Мы жену твою долго не задержим, не переживай. И еще нам бы сюда соседок этих двух привести, как их там… Ну, которые видели…
Они пробыли в квартире еще полтора часа. Роза Геннадьевна с удовольствием давала показания, успев по пути в подробностях изложить всю шестьдесят седьмую латиноамериканскую серию, которая как раз и заканчивалась, когда она вернулась домой, став свидетельницей происшествия. Ветка пришла с хныкающей Машенькой на руках, изложила все предельно лаконично и удалилась – ребенка пора было спать укладывать. Ночной гость по имени, как выяснилось, Александр, сидел в кресле, горестно уставившись на свои ботинки, страдал молча. Витя стоял, подперев плечом косяк, смотрел гордо и презрительно на все это действо, тоже молчал. Наконец все ушли. Подозреваемый Александр кинул на Надежду исподлобья отчаянный виноватый и одновременно благодарный взгляд, хотел было что-то сказать, да передумал. Гордого Витиного вида испугался, наверное. Ну да и бог с ним.
А потом Витя собирал вещи. Надежда сидела в кресле, поджав ноги, провожала глазами его оскорбленную спину, молчала. Поначалу пыталась, конечно, говорить, то есть еще раз как-то объяснить, доказать полную свою в этом деле невиновность, но он ее не слышал. То есть будто ее сейчас и в комнате не было. Складывал деловито в большой чемодан наглаженные сорочки, галстуки, брюки с аккуратными стрелочками. Потом ушел, громко хлопнув дверью. Надежда вздрогнула, прислушалась к тишине, поморгала. Странно, надо же заплакать, а слез нет. Внутри было горячо и сухо, как в пустыне. А еще – горестно и тревожно. И досадно. Конечно же, надо было что-то предпринять, надо же было как-то его задержать. А она просидела в кресле, как неприкаянная. Не сохранила своего гнезда. Плохая жена, плохая птица. Клуша и мямля, и больше никто.
