– Прекрати, Пит! – сердито поднял на него глаза Саша. – И ты туда же! Еще скажи, что Надежда моя тайная подруга и просто устроила мне это алиби.
– Да ничего такого я вовсе сказать не хотел! – так же сердито ответил ему Пит, поелозив по креслу толстым задом. – Просто все странно как-то получается. Вот скажи, откуда рядом с дедом твоя куртка взялась? Ты можешь это объяснить? А бутылка разбитая с отпечатками твоих пальцев?
– Подбросил кто-то… – тихо подсказала из своего угла Надежда. – Кто-то очень хотел, чтобы у Саши были большие неприятности и чтобы растянулись они минимум лет на восемь-десять… А кто-нибудь видел еще в тот вечер, что вы «слегка пьянствовали»?
– Да все кафе видело… – развел короткие ручки в стороны Пит. – А все ты, Сашка, со своими фантазиями. Ну вот что, что тебе такое взбрело в голову, скажи? Ну подумаешь, Алиса деда обманывала! Да что от него, убыло, что ли? Она же, в принципе, для тебя и старалась! И вообще, из-за таких пустяков семьи не рушатся! Глупо это все… Она любит тебя, а ты… Из-за денег этих дурацких…
– Не из-за денег, Пит. Ни при чем тут дедовы деньги. И давай больше к этому разговору возвращаться не будем. И Надежде он вовсе не интересен.
– Ну почему же? – пожала плечами Надежда. – Очень даже интересен! Я тоже в этом деле человек не посторонний. Можно сказать, за истину пострадавший. Вы мне вот объясните: при чем тут убитый дед и семейная ссора из-за денег? Что у вас там произошло такое?
– А вот это вас, Надежда, вовсе никак не касается! Это уже наши дела, семейные! – подпрыгнул в своем кресле Пит. – Вы бы лучше туфельками своими поинтересовались, чем болезненное любопытство к чужой жизни проявлять! Оно хоть и не порок, конечно, но все равно вещь, по сути, отвратительная…
– Да? Ну, хорошо, – растерялась Надежда и даже покраснела слегка от такого обвинения. – Ну и что там, расскажите, с моими туфельками происходит?
– Да ничего такого страшного не происходит. Вылечим сейчас. Будут как новенькие. Долго еще проносите. Фирма очень хорошая, и вкус у вас, можно сказать, изысканный. Сейчас мастер сделает, сюда принесет.
– Спасибо, – улыбнулась она ему холодно-вежливо, замолчала и отвернулась к окну. Чего это она, в самом деле, разлюбопытничалась? Ну их всех – и Сашу этого, и друга его, колобка хамоватого. Не больно-то и хотелось, между прочим. И впрямь, пусть сами в своих семейных делах копаются, у нее и в собственных поле пока не пахано. Ей надо Витю как-то в дом возвращать, придумывать что-то надо. Она больше и слова им здесь не скажет. И вообще, очень уж неприятный Пит этот… Да она могла бы и сама прекрасно до дому дохромать, если уж на то пошло! И не надо было перед ней свою «Ауди» останавливать! Слава богу, вон и мужик какой-то в дверь заглянул, туфли ее принес…
Всю дорогу до дома она молчала сердито. Саша взглядывал на нее коротко и тоже заговорить будто не решался. А когда въехали в ее двор, решительно заглушил мотор, развернулся к ней всем корпусом, проговорил твердо:
– Надежда, давайте я вам все-таки помогу как-то! Не хочу я оставаться в вашей памяти паршивой овцой с клоком шерсти. Ну, пожалейте меня еще раз, ей-богу. Давайте я вам визитку свою оставлю… Ну так, на всякий случай, вдруг понадобится.
Она хотела ответить ему что-нибудь смешное, вроде того, что памяти ее абсолютно все равно, в каком таком образе он там отпечатается, но не успела. Просто поднятый вверх взгляд взял и уперся в окна ее квартиры, и она тут же подскочила на сиденье радостно: окна-то были настежь распахнуты! А это могло означать только одно – Витя вернулся! А кто, кто еще откроет окна в их квартире? Только Витя, ее законный муж…
Рывком распахнув дверь, она выскочила из машины и чуть не бегом помчалась к своему подъезду, так и не оглянувшись больше на озадаченного ее странным поведением спутника. Он действительно очень удивленно смотрел ей вслед, зажав в руке свою так и не востребованную визитку, потом пожал плечами, улыбнулся потерянно. Странная, странная девушка. Что он такого обидного ей сказал сейчас? Только то, что помочь хочет. Подскочила, убежала, как ненормальная, даже не попрощалась по-человечески…
* * *
Очень не понравилась ему эта Сашкина спасительница. Как и все кругом женщины, впрочем. Потому что у всех у них водился один объединяющий их жуткий недостаток – они ничуть не были похожи на Алису. Не было ни у одной из них таких желто-пшеничных, вьющихся природными колечками волос, не было бледно-голубых прозрачных глаз, не было крошечных коричневатых веснушек на лице, таких многочисленных, что весной кожа ее приобретала удивительный оттенок золота. Не загара, а именно золота, драгоценного благородного металла. Захватывающее зрелище – лицо Алисы весной. Да и летом тоже трудно оторвать от него взгляд. И осенью, и зимой… Может, где-то и жили на свете девушки с подобными лицами, а может, даже и в их городе жили, но были они наверняка жалким подобием Алисы. Она была одна такая! Он это точно знал, он с самого детства это знал. С первого еще класса. Никто не знал, а он знал. Он, маленький толстый мальчик Петя, смешной и неуклюжий «жиртрест», «колобок», «Винни-Пух», или как там еще дразнят в школах таких вот маленьких толстых мальчиков…
Он тогда сразу хотел с ней сесть за одну парту, да не посмел. Оскорбить не посмел девочку Алису своим постоянным соседством. Он вообще никогда ни на что подобное не претендовал. Чего он, дурак, что ли, совсем, чтобы претендовать на ее особое к нему внимание? Или фантазер какой? С таким же успехом можно претендовать, например, на внимание к своей персоне далекой звезды, какой-нибудь там альфа Центавры… Нет уж, он мальчиком вполне разумным был, хоть и смешным да неуклюжим. Он потом только сообразил, что пойдет другим путем. Не бесполезным путем нахрапистым, а умным и толковым. И он всегда будет рядом с ней. Не в качестве обладателя, конечно. Еще чего – обладателя… Он-то как раз знал, что обладать Алисой невозможно. Никому это не дано. Просто ему необходимо было все время быть рядом, и все. Этого было вполне достаточно для счастья. А чтобы быть рядом, надо по меньшей мере другом стать, верным и преданным, как Санчо Панса. Надо научиться находить общий язык со всеми ее друзьями и подругами, со всеми возникающими на горизонте воздыхателями.
Слава богу, ни подруг, ни воздыхателей у Алисы особо не водилось. Подруги от нее сбегали быстро – характера ее властного не выдерживали, и с воздыхателями тоже была проблема, потому что всей школе было известно: интерес этой необыкновенной девочки давно уже направлен в одну сторону. Впрочем, в сторону эту были направлены и другие девичьи сердца, и сваливалось все это сердечное благолепие на голову красавчика Сашки Тарханова из параллельного класса. Он и правда был красавчик, тут уж ни убавить ни прибавить. Даже завидовать ему было трудно. Да и к чему растрачивать себя на зависть? Нет, он не завидовал ему, нет… Хотя, может, и врал самому себе. А кто в этом случае себе не врет, скажите? Где это вы видели человека, который прям-таки возьмет да и врежет сам себе правду-матку в глаза: изошел, мол, на зависть черную, потому и ненавижу.
Хотя, наверное, и правда так честнее будет. Ненавидел он его. За красоту, за высокий рост, за задумчивую небрежность в отношениях, идущую не от заносчивости, а именно от постоянной этой внутренней задумчивости, витания в собственных каких-то облаках равнодушия… Ну вот какие облака могут быть, скажите, если с тебя такая девочка, как Алиса, глаз не сводит? Да надо же лететь с этих облаков кубарем вниз, и падать к ее ногам, и быть благодарным, очень благодарным… А этот лететь никуда не спешит. Ну ничего, полетит со временем как миленький. Это надо Алису знать. А он Алису знал. Знал, что она непременно своего добьется, чего бы это ей ни стоило. И потому надо было и ему подсуетиться тоже, чтоб не выпасть потом из обоймы.
