Бассейн Гуаймас океанологи начали исследовать в 1977 году: с американского аппарата «Си Клифф» на дне были обнаружены створки гигантских моллюсков-калиптоген, однако следов гидротермальных излияний тогда не нашли. В 1980 году на борт американского судна «Мелвил» были подняты образцы сульфидов и несколько экземпляров вестиментифер. И лишь в 1982 году с обитаемого аппарата «Алвин» были проведены детальные исследования поля черных «курильщиков» и окружающей их гидротермальной фауны.
Российские океанологи впервые работали здесь в 1986 году с аппаратами «Пайсис». Максимально достижимая глубина их погружения – 2000 метров – обеспечивала проведение исследований на верхнем пределе их технических возможностей. Очень интересные наблюдения во время той первой экспедиции позволили оценить масштабы и специфику гидротермальной активности этого района, определить основные виды животных вокруг гидротермальных построек. Особенности бассейна Гуаймас заключаются прежде всего в том, что его дно покрыто толстым, до 500 метров, осадочным слоем. Но гидротермальные флюиды здесь настолько мощные, что буквально прорывают эту толщу, по пути перерабатывая находящиеся в осадках органические вещества. В результате этого процесса на дне появляются обширные нефтяные пятна. Российские ученые обнаружили, что практически все поднятые со дна геологические образцы пахли нефтью. В экспедиции 1990 года для нас в глубинах Калифорнийского залива открывались новые возможности, ибо теперь мы работали на «Мирах» – шеститысячниках. Об одном из погружений, состоявшемся 12 октября, следует рассказать особо.
Погружение аппарата «Мир-2» обеспечивал международный экипаж: Дмитрий Васильев – бортинженер, я – командир и наблюдатель Синди Ли Ван Довер – специалист из Вудсхолского океанографического института. Синди не только биолог и известный исследователь гидротерм, она имела сертификат пилота обитаемого аппарата «Алвин» и поэтому могла профессионально оценить научные и технические возможности наших глубоководных аппаратов.
…В 9:30 уходим с поверхности; со скоростью 30 метров в минуту быстро проходим водную толщу. Наша американская коллега, прильнув к иллюминаторам, непрерывно ведет наблюдения и записывает на диктофон информацию о встречающихся видах животных, плотности планктона на разных глубинах и т. д. Постоянно измеряемые параметры окружающей среды записываются в память компьютера. В 10:40 «Мир-2», слегка взмутив рыхлый осадок, мягко садится на дно на глубине 2040 метров. Проведя первые наблюдения и определив свое местоположение по данным гидроакустической навигации, начинаем движение в сторону гидротермы. Синди просит остановиться, чтобы отобрать пробу придонной воды всасывающим устройством. «Необходимо определить, как далеко распространяется воздействие гидротермальных излияний на окружающую среду», – поясняет она. По навигационным показаниям, мы в 300 метрах от источника, а значит, эту пробу можно считать фоновой. Такие же пробы мы будем отбирать на расстояниях 200, 100 и 50 метров, а затем – на самом гидротермальном холме и непосредственно в «курильщике». Всасывающий пробоотборник позволяет взять шесть проб, которые помещаются в отдельные, изолированные друг от друга пластиковые стаканы, закрытые очень мелкой сеткой. Конечно, нашу спутницу интересует, как далеко от источника поддерживается жизнь бактерий.
Вот уже аппарат движется вверх по очень пологому склону; цвет осадка меняется: на сером фоне появляются желтые и оранжевые пятна, встречаются твердые породы. «Это сульфиды, – замечает американка, – мы у подножия гидротермального холма». Вдруг перед нами вырастает необычная колонна диаметром более метра. Останавливаю аппарат прямо перед этой цилиндрической структурой, которая прорезана горизонтальными плоскостями. Такое архитектурное сооружение напоминает высокую стопку тарелок разного диаметра, скрепленных между собой цементным раствором. Разворачиваю боковые двигатели вертикально, включаю малые обороты, и аппарат начинает медленное движение вверх в полуметре от колонны. Как она грациозна! Широкое, около двух метров, основание сужается до метра в пяти-шести метрах от дна, а затем колонна снова начинает увеличиваться в диаметре; на самом верху ее венчает блюдо размером около двух метров, из которого медленно поднимается серовато-белый дым. На этом «блюде» мы видим поселение необычных животных. «Помпейские черви, – определяет Синди, – из класса полихет». Они названы так потому, что их тело, как панцирем, покрывают частицы серы, которую они восстанавливают из сероводорода, извергаемого с дымами. Сразу же перед глазами возникает полотно Брюллова «Гибель Помпеи». Эти трубчатые черви появляются только там, где температура гидротермального флюида превышает 50 °C – порог активизации термофильных бактерий, осуществляющих хемосинтез в данных условиях.
Проходим несколько метров, крутизна склона резко увеличивается и достигает 30°. Аппарат медленно движется на расстоянии двух метров от донной поверхности. Подводный горный ландшафт нарушает удивительное зрелище: красные головки высовываются из белых трубок – как будто плантация горных тюльпанов. Вывожу манипулятор, пытаюсь схватить красный плюмаж, но он мгновенно исчезает, втягивается внутрь трубки – естественная защитная реакция животного. «Вестиментиферы рифтии, – говорит Синди, – гигантские червеобразные животные, достигающие в длину двух метров. Красную окраску придает им наполняющая их кровь. Очень перспективные животные для фармакологии».
Спустя пять лет я буду делать доклад в американском Университете в Нью Джерси и буду гостем известных ученых Фредерика Грассли и Ричарда Латца – сотрудников Института, созданного при этом Университете, для изучения геологии гидротерм и гидротермальной фауны не только в научном, но и в прикладном плане. Меня тогда поразила организация исследовательской работы: плазменный микроскоп в огромном зале, куда вход возможен только в специальной стерилизованной одежде; система громадных холодильников для хранения гидротермальных животных; на каждом холодильнике – длинный список с их названиями, с указаниями координат и глубины района, в котором они отобраны. Изучение гидротермальных полей поставлено профессионально, с очевидным пониманием перспективности этого направления исследований дна океанов.
…А мы пока отбираем вестиментифер манипулятором и укладываем их в бункер. Их диковинная «плантация» занимает площадь около 200 квадратных метров. Смотрю на монитор датчика глубины: мы взобрались по склону уже на высоту 35 метров относительно ровного илистого грунта, но вершины гидротермального холма пока не видно. Проходим еще несколько метров и почти сталкиваемся с горизонтально висящей плитой, из-под которой сплошной завесой поднимается вверх черный дым. Отрабатываю назад кормовым двигателем, принимаю воду в систему тонкой балластировки и сажаю аппарат на грунт. Перед иллюминаторами – сплошная муть, вызванная манипуляциями в связи с остановкой аппарата. Проходят 5–6 минут, муть уносится в сторону придонными течениями, и перед нами открывается та же нависшая плита, из-под которой валит черный дым, но теперь все можно рассмотреть в деталях и сделать измерения. Беру в манипулятор высокотемпературный зонд и засовываю под нависающую плиту – на мониторе высвечивается +228 °C. Создается впечатление, что под плитой несколько труб извергают гидротермальный флюид: уж очень мощный поток черного дыма! Смещаемся влево и видим четыре горизонтально расположенных плиты, покрытых сверху бактериальными матами; их клочки, словно хлопья снега, отрываются от основной массы, вздымаются вверх и веером разносятся в стороны. Эта совершенно фантастическая по динамизму картина захватывает нас и заставляет забыть о времени. И вдруг – еще одно абсолютно завораживающее явление: под плитами в лучах забортных светильников «Мира-2» «висит» озеро. Горячая вода, устремляющаяся вверх, встречает на своем пути большую горизонтальную плоскость, задерживается под ней, образуя вязкую массу, которая обтекает плиту и медленно рассасывается. Эта водная масса и создает впечатление глубоководного «висящего» озера. И ведь все это – на глубине около 2000 метров! Даже наша американка забыла о своих научных задачах и с восторгом наблюдает за тем, что происходит за иллюминатором. «А вы с “Алвина” наблюдали что-нибудь подобное?» – спрашиваю я. «No». Значит, и для нее это – полное откровение. Чтобы как-то вывести Синди из состояния эйфории, спрашиваю: «Хочешь порулить?», но она настолько поглощена сказочным видением, что не слышит моего вопроса. «Мир-2» неподвижно стоит на дне, опираясь на склон передними оконечностями лыж, а мы уже третий час, как завороженные, не отрываемся от иллюминаторов…
