– Тьфу! – Еще раз повторил Канн и скрылся в дверях, а она только сейчас заметила, что они плавно и незаметно перешли на «ты».
Тем вечером она почему-то думала о том, что Райна Канн звучит красиво. Монументально. Почти торжественно. Катала на языке незнакомое, но сладкое, как кубик сахара, сочетание и сама не понимала, зачем примеряет его к себе. Наверное, просто так. От нечего делать. Ни зачем.
Горели на черном зимнем небе далекие звезды. Близился к концу студеный февраль.
* * *
– Давай! Напряги мозги и перечисли мне все, что ты умеешь.
– Зачем?
– Меньше вопросов, больше дела.
Ее отражение в зеркале дуло губы и морщило лоб. А волосы, оказывается, отросли еще – пора бы подровнять хаотично торчащие пряди, снова сделать подобие стрижки.
– А ты поэтому зовешь меня «Рейка»?
Канн удивился, на секунду даже отвесил челюсть.
– Почему?
– Потому что я такая тощая?
Услышал и поджал губы: мол, не отвлекайся.
Ей впервые за все это время позволили войти в кабинет – дверь справа, – и Райна с интересом разглядывала неброский и не особенно стильный, как и в остальных комнатах, интерьер. Компьютер на столе, деревянный стул, старые коричневые шторы на окнах. В углу журналы, на полках книги и еще два солдатика – другие: один с винтовкой наизготовку и в каске, другой рядом с серебристой металлической пушкой.
К единственному шкафу со стеклянными дверцами сиротливо жалась кровать с накинутым поверх покрывалом. На такой, наверное, и ног не вытянешь при его-то росте…
И зеркало. Куда Райна то и дело кидала любопытные взгляды – зеркало в полный рост. Нет, в ванной тоже было, но грязное и маленькое, себя не разглядишь, а тут высокое, в витой раме, можно увидеть все, что ниже шеи.
– Ты долго будешь куковать?
– Все, закончила. – Она незло огрызнулась в ответ и принялась вспоминать все, чем когда-либо занималась в жизни.
– Да ничего такого особенного я не умею. Мыть, стирать, убирать. Чуть-чуть рисовать, петь не умею, одежду шить тоже…
– Я не спрашиваю про то, чего ты не умеешь. Меня интересует, что умеешь?
Зачем это ему? Хочет устроить на работу и пытается определить список навыков?
– Ну… я официанткой работать могу. Посудомойкой. Стрелять умею…
– Откуда?
Райна прикусила губу и ответила осторожно:
– Барни научил.
Комментариев не последовало. Только короткое «дальше».
Аарон вновь дымил сигаретой – пепельница с двумя затушенными окурками стояла у кресла; дым медленно выплывал в открытую над столом с компьютером форточку. За окном радовалось приближающейся весне солнце: от души золотило дома и сугробы.
– Короче, ничего из того, за что платят нормальные деньги, ты делать не умеешь.
– Наверное, нет.
На старую выцветшую карту Уровня, пришпиленную к стене гвоздиками, падал наискось луч, и казалось, одна часть Девенпорта живет в процветании и достатке – часть, которую благословил свет, – другая же тонет во мраке. Наверное, та самая часть, где сейчас находятся Райна и Канн…
– Хорошо, подойдем с другой стороны. А если бы ты могла выбирать, чем заняться, чем бы занялась?
– Ты же выяснил, что я ничего не умею.
– Ну, чему бы обучилась?
Она легко пожала плечами.
– Не знаю. Может, шить? Или хорошую еду готовить? Танцевать?
– На танцах много денег не сделаешь.
Вдохновленная полетом фантазии последнюю фразу Райна пропустила мимо ушей.
– А еще я люблю слоганы придумывать. Как вот, знаешь, изготовитель одно напишет про продукт, а я бы иначе сказала, и мне кажется, продавалось бы лучше. Четверостишия сочиняю…
– С людьми могла бы работать?
– Ага.
– Понял.
Дотлела сигарета. На этот раз о чем-то своем задумался Канн.
* * *
Вечером, во время ужина, она снова завела разговор о Барни. Не сумела удержаться – мысли сложившейся ситуации постоянно бередили беспокойный разум.
– Ты был ему должен, да?
Канн нахмурился и насадил на вилку несколько жареных картофелин, закинул в рот, прожевал. Откусил хлеба.
– Если бы не был, то выкинул бы меня на улицу, вообще бы с собой не повез. Не после того, как я,… – чтобы не смотреть на белеющий на виске шрам, Райна уткнулась взглядом в свою тарелку, – прострелила тебе плечо и порезала висок.
Вместо ответа Аарон какое-то время задумчиво смотрел на нее. Затем спросил:
– А что ты ему сказала, когда вернулась домой лысая?
Она умолкла, вспоминая тот день.
– Сказала, что сама.
– Сбрила сама?
– Что решила подстричься.
– И он поверил?
Поверил – не поверил? Кого теперь заботит?
– Не знаю.
– Я бы не поверил, если бы моя баба сказала, что решила сбрить такие волосы.
«Такие» приятно согрело, пусть и задним числом, немножко, совсем чуть-чуть отбелило тусклые воспоминания. Значит, хорошие все-таки были волосы. Заметил.
– Он ничего не сказал.
– Ну и дурак.
Ужин закончился. Тарелки в разводах жира отправились в раковину, наступило время чая; теперь они пили новый – Райна настояла на покупке другой марки; в запах жареного вплелся аромат бергамота.
Канн размешал сахар, отложил покрытую мелкими царапинами ложку в сторону и покрутил чашку в руках. Задумался, глядя на исходящий мурчанием, как довольный кот, холодильник, поверх которого тряслась серебристая клеенка.
– Да, я был ему должен. Твой Барни – Барни Крудс – однажды спас мне жизнь тем, что поделился очень ценной информация, хотя это могло стоить ему дорого. И с тех пор я был ему должен.
«А теперь отдаешь долг в виде возьни со мной?» – хотела спросить Райна.
Но не спросила. Лишь продолжила прерванное несколько секунд занятие: тереть сухим полотенцем вымытые тарелки.
Часть 4
Спустя два дня ее поставили перед фактом: оказывается, Райна уже записана на трехмесячный курс обучения по специальности «рекламный менеджмент» с последующим гарантированным трудоустройством. Курс начнется в середине марта, прибыть надлежит по адресу, указанному на последней странице брошюры.
Тонкие страницы пахли новизной и типографской краской.
В тот день Райна замусолила их почти до дыр: открыв рот, по десятому кругу вчитывалась в строчки, разглядывала яркие фотографии, тихонько и с благоговением шептала: «Артлайн индастриз», – и все думала о том, что это? Где это?
