* * *
Он как раз собирался заканчивать на сегодня – стоял и смотрел на кипу обрезков и опилок: сжечь или выкинуть? Или же пустить на заделку щелей? А, может, на декоративное покрытие? С каких пор ему вообще интересно декоративное покрытие?
Когда сзади послышались привычные легкие шаги, даже не обернулся, не отвлекся от размышлений.
– В баке вода кончилась.
– Долго плескалась? – спросил на автомате.
– Не долго, как обычно. Стирала только.
Баал обернулся. И замер. Алеста стояла непривычно голой (или же так ему показалось): с мокрых волос стекала вода, влажная юбка липла к бедрам, а верхнюю часть туловища вообще не закрывало ничего, кроме прижатого к груди… кхм… грудям… кома сырого белья.
– Стирала…
На мгновенье он забыл, что собирался сказать, и вообще не вспомнил, что полагалось говорить в таких случаях. Бак? Вода? Глаза скользили по ее лицу – розовому от мыла, без грамма косметики, но оттого не менее красивому, – по покатым плечам, тонким, но не тощим рукам, по прижатым одеждой полукружьям грудей – еще бы сантиметр вниз, и открылись бы соски…
– Вода … – про что это он? Ах да, – насос слабый. Теперь жди, пока бак наберется заново.
Давно бы его сменить – этот насос, – вот только кому оно надо было? Сам он мылся в простенькой, приделанной к боковой стене хибары душевой от силы пару раз в год, потому и не потрудился обзавестись ни автономной котельной, ни нагревателем, ни нормальной системой подачи воды.
– Я не домылась.
– Быстрее надо было.
Кажется, он отвечал на автопилоте; взгляд против воли продолжал ощупывать ее фигуру – по ощущениям куда более голую, нежели если бы она вообще стояла без одежды. Сквозь мокрую ткань юбки он никак не мог разглядеть очертания трусиков – они вообще на ней были? И еще это тряпье спереди, вздымающее полушария куда лучше корсета. А там было что вздымать…
– А через сколько он наполнится?
– Через час.
Алька вздохнула, но сожаления на ее лице не читалось:
– Я уже высохну. А домыться негде?
Регносцирос кое-как заставил себя отлепить взгляд от чистых босых ступней и перевел его на лицо.
– Это тебе не курорт.
– Ясно.
Она собралась уходить.
В этот момент он кое-что вспомнил и удивился тому, что не подумал об этом раньше:
– Озеро есть.
Нахмурившаяся Алеста радостно встрепенулась.
– Озеро?
– Да.
– Далеко?
– За домом. Если обогнешь хибару с левой стороны, там тропинка. По ней через холм, а там сразу низина. И озеро.
– Вот спасибо!
Она искренне обрадовалась. Развернулась, подхватила юбку одной рукой, чтобы та не мела подолом землю, и зашлепала розовыми пятками по примятой траве по направлению к дому.
А он все стоял и смотрел на мелькающие под сырой юбкой круглые ягодицы, пытаясь понять, «есть на ней трусики или нет»?
Баал никогда не покупал журналы эротического содержания – не видел в них смысла. Какая разница, какой длины у женщины ноги или какой формы грудь, если не знаешь, что у нее – этой женщины – внутри? А вдруг дама, призывно глядящая на тебя со страницы и касающаяся пальчиком собственных ярко накрашенных губ, дура? Или лгунья? Или капризная эгоистичная фифа, неспособная ни слушать, ни понимать других? Сдались тогда кому-то ее ноги…
По той же причине он едва ли обращал внимание на проходящих мимо по улице женщин – длинная ли юбка, короткая ли, глубокое ли декольте, виднеется ли что-то в вырезе – плевать. Пока не поймешь, что она за человек внутри, фасад его интересовал мало. Исключения составляли лишь те леди, которых он «отлавливал» в моменты нахлынувшей похоти – в такие моменты он вообще не интересовался ни нутром, ни изнанкой, лишь хотел «за что-нибудь подержаться» и «куда-нибудь вставить».
А с Алестой получилось странно, потому что наоборот. Ее внутренний мир он уже худо-бедно знал и теперь желал узнать внешний. Да-да, без прижатого к груди белья, без юбки, вообще без какой-либо ткани. Зачем? Логика ответов не давала – молчала, как утративший способность принимать частоты радиоприемник, а вот тело реагировало однозначно, посылая сигналы мозгу, – «хочешь увидеть – иди и посмотри».
И он пошел.
Практически сразу же, стоило мокрой юбке и гордо расправленным лопаткам скрыться за углом хибары, отложил инструменты в сторону и, беззлобно коря себя за любопытство – больше для вида, нежели для дела, – двинулся следом. Нет, не стал притворяться, что возьмет с собой полотенце или мыло – мол, вдруг ей понадобится? Он шел посмотреть – увидеть то, что хотел увидеть, – к чему ненужные игры?
Над озером висел белесый туман – спасибо Создателю, неплотный, едва различимый, как невесомая вуаль – добавлял пикантности общей картине. Закат, ранние сумерки, стрекот сверчков, застывшая по краям от входа в заводь высокая остролистая трава. На водной глади, напоминая фотообои, замерло перевернутое небо – синее, сероватое, со всполохами оранжевого.
Алеста – совершенно голая – сидела на берегу и что-то втирала в волосы; белье лежало рядом. Регносцирос затаился в высоких кустах и непроизвольно залюбовался точеной шеей, линией позвоночника, четко очерченной талией и, конечно же, ягодицами – округлыми, женственными, приятно выпуклыми. Девчонка его не видела и не слышала – занималась волосами: разделяла их на пряди, пропускала сквозь предварительно смазанные чем-то не пенным – кондиционером? – пальцы, терла, массировала.
Как когда-то его шею.
А он, как любопытный мальчишка, все пытался разглядеть грудь – округлые формы той то показывались из-под руки при повороте туловища, то вновь укрывались от взора – ему хотелось подойти ближе. Вот только, если шагнет вперед, то спугнет, а он пришел не для того, чтобы увидеть часть – чтобы увидеть все, что сможет.
Через несколько минут моцион с волосами завершился; Алеста потерла пальцами ступни ног, поднялась, наклонилась, чтобы отряхнуть песок.
Регносцирос тяжело задышал – а ладная девка-то. Прямо сочная, как и полагается настоящей женщине, – мягкая, приятная. Попка чуть шире плеч, форма ног правильная, икры упругие, лодыжки изящные. На такой зад он мог бы смотреть вечно; член под тонкой тканью его штанов налился, засвинцовел.
«Русалка», тем временем, вошла в воду – раздался тихий плеск, по озерной глади пошли круги – и поплыла. Плавала долго, наслаждалась, а он все стоял, смотрел, не мог заставить себя уйти. И не уйдет, пока не увидит грудь – зря, что ли, как школьник, притащился следом? И плевать, что потом каким-то образом придется унимать проснувшуюся похоть.
Купание длилось и длилось; над озером сгущались, тяжелели сумерки. Вот уже оранжевые всполохи на небосводе погасли – облака сделались серыми, фиолетовыми, пурпурными, – туман над поверхностью воды теперь напоминал молоко.
