Хорошего вам дня. Подумайте насчет моих настоев!
27 февраля 2013
От кого: Пьер-Мари
Кому: Аделина
Дорогая Аделина!
Прекратите угрызаться (так говорят?)! Вы нисколько меня не обеспокоили. И письмо ваше было не таким уж длинным. Будь я погружен в сочинение своего лучшего романа, еще мог бы на вас разозлиться. Такое со мной часто случалось, и я мечтаю, чтобы случилось вновь: настолько отдаться работе, чтобы воспринимать все остальное как непростительную трату времени. Клянусь вам, это ни с чем не сравнимое наслаждение — чувствовать, что книга продвигается вперед галопом. Увы, в настоящий момент ничего подобного не наблюдается. Я сейчас не работаю ни над чем. Моряки называют подобное состояние мертвым штилем (ноль баллов по шкале Бофорта). А что касается внутренней свободы, которой вы завидуете, то я от нее охотно отказался бы, настолько ее ненавижу. Я бы с куда большим удовольствием поддался самообману и закрутился в вихре выдуманной истории. Но нет — на горизонте полная тишина. Ни дуновения ветерка. Ладно, хватит. Не хочу надоедать вам своими проблемами. Лучше признаюсь (вот какой я смелый!), что радуюсь, когда вижу в электронном ящике новое письмо от вас.
Нет, в Сарте я не бывал. А надо? И да, вы правы, я никогда не переношу действие своих романов туда, где сам живу. Хотя департамент Дром — симпатичное местечко. Но превращать его в декорацию для своих литературных опусов — ни за что! Сам не знаю почему. Если честно, я не умею отвечать на такие вопросы. Стоит мне услышать: «Почему?..» — как во мне все сжимается. Люди по большей части считают меня гораздо умнее, чем я есть на самом деле. И меня так и подмывает им сказать: «Ну да, мне удалось сочинить несколько читабельных романов, но, умоляю, не спрашивайте, как я это сделал! Если бы объяснить, как пишется роман, было легко, то и сочинить его ничего не стоило бы, а это довольно трудно». Боже мой, до чего это трудно!
Сочувствую той не похожей на остальных девочке, какой вы когда-то были. Воображаю, как вы страдали и плакали от отчаяния. Подростки в определенных обстоятельствах способны вести себя как маленькие фашисты. Сам я толстяком не был. Зато был чрезвычайно, ужасающе, безнадежно, непоправимо… робким. Особенно с девочками. Но боялся я не того, что они скажут мне «нет» (уродом я тоже не был); я боялся услышать от них «да». И делал вид, что они меня не интересуют. Иногда я представляю себе всех хорошеньких девчонок, которые могли стать, но не стали моими… А ведь я мог бы обнимать их, целовать в губы, ласкать и заманивать в постель — брюнеток, блондинок, толстушек, худышек, белокожих и загорелых… А вместо этого подыхал от одиночества. Стоит вспомнить, голова идет кругом. Вот. Нет в жизни счастья, правда?
Не сомневаюсь, что у вас множество достойных друзей. У меня их как раз очень мало. Лучшие из них или далеко, или уже на том свете. Простите, что заканчиваю на столь грустной ноте.
Прощаюсь. Бегу в кино. Расскажу потом.
Да, забыл спросить, что это за недавние события, которые?.. В следующий раз спрошу. Спешить нам некуда, не так ли? А пока — танцуйте, пойте и целуйтесь с кем хотите.
28 февраля 2013
От кого: Аделина
Кому: Пьер-Мари
Дорогой Пьер-Мари!
Простуда со вчерашнего дня разыгралась не на шутку, и даже мои знаменитые настои (слава о которых гремит по всей Южной Сарте) не помогают. Так что пишу вам в промежутке между двумя чихами, обложившись носовыми платками, в голове — туман гуще того, что за окнами. Впрочем, это не имеет значения — никакими обязательствами я не связана и могу хоть весь день проваляться в постели. Надеюсь, мозг у меня не расплавился окончательно и я сумею черкнуть вам пару связных строк.
Во-первых, повторю свою просьбу: пожалуйста, не трогайте мой пакет; пусть полежит пока на полке по соседству с банковскими отчетами и издательскими договорами. Понимаю, что это звучит противоречиво и даже абсурдно: сначала я лезу из кожи вон, чтобы пакет попал к вам в руки, а потом начинаю жалеть, что это случилось. Как гласит народная мудрость, у женщины семь пятниц на неделе… Хотя истина заключается в том, что мне неожиданно понравилось с вами переписываться и я боюсь, что, стоит вам заглянуть в пакет, эта переписка прервется.
Я ничего не понимаю в творчестве. Это загадочная область человеческой деятельности, отведенная особой категории людей, к которым я не отношусь. Я нахожусь по другую сторону барьера, в зале, а не на сцене. Поэтому у меня вызывает недоумение ваша ненависть к свободе, которой вы с удовольствием пользуетесь. Простите меня, Пьер-Мари, но у меня такое впечатление, что я слышу жалобы избалованного ребенка. Допустим, вы сейчас переживаете кризис вдохновения, но разве это причина, чтобы ненавидеть то, чему искренне завидуют окружающие? Вы ведь сами выбрали для себя писательскую стезю? Ну так тяните лямку. Продолжайте оставаться писателем в молчании и смятении, без единого слова и без единой запятой. Прочувствуйте эту муку с той же силой, какая пьянила вас в минуты созидания! За все в жизни приходится платить!
Считаете, что я к вам беспощадна? Это все простуда: хуже пьянки, ей-богу; срывает с тормозов и подзуживает к провокациям. Так вот, господин знаменитый писатель! Объясните мне, пожалуйста, что мешает вам пустить своих коней в галоп? Чего вы боитесь? Если вас бесят мои вопросы, наподдайте мне как следует — не стесняйтесь, я толстокожая. Меня огорчает ваша подавленность; честно говоря, я предпочла бы, чтобы вы хорошенько разозлились. Только не говорите мне, что у вас нет причин злиться, — я вам все равно не поверю.
Вы пишете, что в молодости были робким, и это меня не удивляет. Все писатели по природе робкие — ну, мне так кажется, — иначе они стали бы актерами или рок-звездами. Тем не менее мне трудно представить себе, что вы были так уж беспомощны с девушками! Они же вам проходу не давали! Вроде я где-то читала, что вы были женаты три раза?
Справедливости ради (в интернете вы никаких биографических сведений обо мне не найдете) в свою очередь поспешу перед вами разоблачиться: я тоже была замужем. Но всего один раз. И попалась мне редкая сволочь. В юности я так настрадалась от одиночества, что бросилась на шею первому, кто поманил меня за собой. Кончилось катастрофой. Ладно, все это старая история, и я давно успела прийти в чувство. Сегодня я понимаю: чтобы кто-то тебя полюбил, надо научиться любить себя. У меня на усвоение этой очевидной истины ушло тридцать лет. Поэтому я бросила глупые мечты о прекрасном принце, и вместо этого стараюсь заводить друзей, знакомиться с новыми людьми и поддерживать отношения с теми, с кем мне хорошо. У себя в деревне я болтаю со старичками и старушками, которые сидят на лавочках, помогаю им донести до дома сумки с продуктами, меняю перегоревшие лампочки и застилаю постели свежим бельем. Только не думайте, что я святая! Ничего подобного! Просто я убедилась на практике: для поднятия духа тратить свое время на других, уделяя им внимание, гораздо лучше, чем обжираться чипсами и печеньем. Хотите верьте, хотите нет, но с тех пор, как я стала заботиться о посторонних людях, я начала худеть! Правда, до возможности принять участие в конкурсе «Мисс Сарта» мне еще далеко, но столь честолюбивых планов я и не вынашиваю…
