— Затем колбаску…
— А корнишоны у вас есть?
— Что будете пить?
Ему вспомнился один ресторан в районе шоссе д’Антен, имевший немало общего с этим: там тоже можно было, поглядев с улицы, увидеть за стеклом множество персон, пережевывающих пищу. Господину Монду случалось им завидовать, бог знает почему. В сущности, он и сам не вполне понимал, чему именно завидовал. Вероятно, этой возможности смешаться с толпой, стать как все, чувствовать локоть соседа, испытывать уютное ощущение банальности, понежиться в приятной атмосфере дешевого блеска.
Клиенты этого заведения в большинстве своем, вероятно, заезжие провинциалы или малоимущие, в кои-то веки принявшие решение «раскошелиться на хороший обед»…
За соседним столиком, освещенная ярким солнцем, восседала женщина средних лет и неимоверных пропорций. Меховая накидка делала ее еще массивнее, крупные бриллианты, настоящие или фальшивые, переливались у нее в ушах, другие сверкали на пальцах. Она зычным голосом отдавала распоряжения, пила в три горла и громко хохотала в обществе двух молодых людей, которым вряд ли исполнилось двадцать.
— Вы не шпионили за нами?
Он содрогнулся. Его спутница, имени которой он все еще не знал, смотрела на него, наморщив лоб, в этом взгляде было столько ледяной проницательности, что он покраснел.
— Лучше бы вы сказали правду. Вы из полиции?
— Я? Клянусь вам…
Ей хотелось в это поверить. И парней из полиции она, должно быть, знала. Но тем не менее настаивала:
— Как получилось, что вы там оказались именно в эту ночь?
И он ответил смущенной скороговоркой, будто застигнутый за неблаговидной проделкой:
— Я только вчера прибыл из Парижа… Не мог заснуть… Только-только задремал… А потом услышал… — Он был слишком честен, чтобы соврать: — Все, о чем вы говорили…
Их стол уже ломился от закусок, подносы с моллюсками, теснясь, налезали друг на друга, а белое вино им подали в ведерке со льдом из тех, в каких приносят шампанское. Господин Монд недоумевал. Значит, его скромная одежда не обескуражила официанта? Или, может, сюда принято приходить именно в таком виде, когда собираешься задать пир?
— Я сказал шеф-повару, чтобы позаботился о ваших колбасках, — проворковал официант, наклоняясь к уху молодой женщины.
А та, поднося к губам ложечку зернистой бледно-розовой массы, в которую поварское искусство превратило морского ежа, обронила:
— Вы женаты…
И взглядом показала на обручальное кольцо, которое господин Монд не додумался снять.
— С этим покончено, — сказал он.
— Вы бросили свою жену?
— Вчера…
Она скорчила презрительную мину:
— И что, надолго?
— Навсегда.
— Все так говорят…
— Уверяю вас…
Тут он покраснел, сообразив, что дело выглядит так, будто он похваляется своей свободой и намерен ею воспользоваться, а ведь это совершеннейшая неправда…
— Все не так, как вы думаете… Гораздо сложнее…
— Ну да. Знаю.
Что она может знать? Она посмотрела на него, потом перевела взгляд — все такой же жесткий — на свое отражение в зеркале, оттуда — на женщину в бриллиантах, с двумя юнцами… Вздохнула:
— Может, зря вы меня вытащили… Лучше бы оставили. Сейчас все уже было бы кончено.
Однако креветки продолжала очищать, с большой тщательностью вылущивая их своими длинными ногтями.
— Вы здешняя? — спросил он.
Она пожала плечами. Дурацкий вопрос, женщина вроде нее такого бы не задала.
— Я с севера, из Лилля. А вы из Парижа, верно? Чем занимаетесь?
Ее изучающий взгляд скользнул по его костюму, галстуку, рубашке. А поскольку он, смутившись, медлил с ответом, она осведомилась изменившимся голосом, чуть ли не с угрозой:
— Надеюсь, вы не удрали, прихватив кассу?
Он запнулся, не понимая смысла этого наскока, и дал ей время продолжить:
— Потому что мне это обрыдло! Сыта по горло!
— Я не служащий.
— А кто же вы?
— Рантье.
Она снова оглядела его. Что-то в наружности собеседника ее успокоило — интересно что?
— Ладно…
— Мелкий рантье.
Должно быть, эти два слова женщина истолковала в смысле «скупой»: она странно покосилась на стол, ломящийся от подносиков с ракообразными и бутылок дорогого вина.
Господину Монду кровь бросилась в голову. Ничего не пил, едва омочил губы в запотевшем бокале, и все же он слегка захмелел от слепящего света, в лучах которого мелькали люди, слишком много людей. Захмелел оттого, что все эти лангусты такие красные, а гарсоны без конца носятся взад-вперед, так что голова кружится, и шум голосов тоже пьянил, и разговор, а может статься, еще то, что люди орали, пытаясь перекричать и друг друга, и звяканье вилок, и звон тарелок.
— Я все голову ломаю, спрашиваю себя, где он сейчас.
По наивности он, не подумав, умудрился спросить, кто именно. Она только пожала плечами, окончательно и бесповоротно составив мнение на его счет.
— Он на этом больше потеряет, чем я…
Теперь ею овладела потребность поговорить о случившемся. Не обязательно именно с ним — с кем угодно. Подали лангуста, и она принялась составлять соус, тщательно подбирая ингредиенты и смешивая их у себя на тарелке.
— От майонеза меня мутит. Не знаю, почему бы не сказать вам, как все это случилось. Имею право после того, что он сотворил! Я перед ним на коленях ползала, никогда бы ни с одним мужчиной до такого не дошла, а он меня каблуком саданул вот сюда… Видите? След остался!
Это была правда. Если смотреть вблизи, на верхней губе слева под слоем помады угадывался синячок.
— Тип, которому грош цена… Сын овощного торговца, он и сам еще недавно с тележкой по улицам таскался… И добро бы я сама бегала за ним! Так нет, мне вообще ничего не нужно было… Вы знаете Лилль?
— Бывал проездом.
— В «Красный шар» не заходили? Маленькое такое кабаре в подвальчике, рядом с театром. Хозяин еще до того кабачок держал на площади Пигаль… Фред его зовут… Туда сплошь завсегдатаи ходят, серьезные люди, которые не желают показываться невесть где… В основном фабриканты из Рубэ, из Туркуэна. Представляете уровень? По вечерам танцы, ну, и номера… Я там дебютировала как танцовщица, три года назад…
Ему хотелось узнать, сколько ей лет. Но спросить не решился.
— Гарсон! Поменяйте-ка мне бокал, будьте так любезны! Я уронила туда кусочек лангуста…
Не теряя нить своего рассказа, она по-прежнему время от времени посматривала в зеркало и, похоже, одновременно еще прислушивалась к разговору женщины в бриллиантах с двумя ее спутниками. Вдруг спросила:
