А тем временем эта самая Василиса, оказывается, хотя и художница, а порядочная прохвостка. И никакая она, оказывается, не Василиса Прекрасная, а скорее уж Василиса Премудрая. Или Прехитрая.
Словом, Сатана в юбке, а не художница…
И, вернувшись домой, эта красавица чертит план, на котором с фотографической точностью указывает своему жениху Ване Дурачкову, где в квартире у антиквара что стоит и сколько то, что стоит, примерно стоит, в конвертируемой валюте.
Особенно, конечно, яйцо Фаберже.
Это ж год на такое вот золоченое яичко можно жить-поживать и добра наживать!
Ага. Как-то так. Такая вот неожиданная комбинация вырисовывается на наших с вами глазах, читатель…
Такой вот пердимонокль…
И пока влюбленный антиквар пописывает свои ямбы с хореями, с трепетом заглядывая в лицо бессмертному чувству, над ним сгущаются не просто тучи, а, прямо скажем, целый грозовой перевал…
Но едем дальше.
Следующим утром под дверью Василисы корзина с незабудками, ландышами и еще какими-то травинками в шуршащем пакете фирменного цветочного салона. Конверт. В конверте стихи. На дне букета бархатная коробочка. В коробочке золотое колечко, свернутое змейкой с изумрудными хитрющими глазками.
Тоже нам, змий искуситель! Анчарная кочерыжка!
Конверт со стихами и ландыши берем, колечка нам не надо. Любовь не покупается, уважаемый! Ее не возьмешь в залог под проценты.
Ее можно только пропить или подарить даром…
Другое дело отдал бы сразу яйцо! А колечко, это так… Мелочь. Нам колечка не надо.
А за цветочки со стихами спасибо.
И колечко возвращается к антиквару.
Умиленный старик умиляется…
И на следующий день снова корзинка с конвертом, но на этот раз без колечка.
Там только орхидеи.
Орхидеи какой-то редчайшей породы.
Доставленные по спецзаказу. С берегов далекой и кишащей аллигаторами Амазонки…
Не дешевле колечка, кстати, букетец.
Цветы берем, как обычно. В конверте, кроме ямбов с хореями, билет в ложу Большого театра на балет «Лебединое озеро».
Лебединое озеро.
Лебединая песня…
Но в чем бедной девушке пойти на балет?
– Николай Александрович, миленький, простите меня бога ради, но у меня сегодня вечером рисовальные дополнительные занятия. Я не смогу. Хотите, сходите с бабушкой?
(Нет уж, спасибо, не надо.)
Антиквар влюблен не на шутку. Но встает вопрос: чем же пронять эту недоступную прекрасную и гордую Василису? Которой рисовальные курсы дороже ложи Большого театра, а незабудки – золотого колечка?
Вот уж действительно, нашла коса на камень! Попалась в кои-то веки чистая девичья душа!
Другая бы на ее месте (и сколько их таких было!) ради одного камушка в лепешку, а этой «рисовальные, видите ли, курсы!»…
Старик не сдается.
Старик готов уже продать за эту прекрасную девушку черту душу. Но где он, этот самый черт?
А он (не к ночи помянут) тут как тут:
– Николай Александрович, а это Тициан? Ах!
– Николай Александрович, а ведь это Ван Гог! Ах!
– Николай Александрович, а зачем эта кнопочка? А…
– Николай Александрович, а ведь это XVII век… Ох!
– Николай Александрович, а как это открывается? О…
– Николай Александрович, а зачем тут эта защелочка? Ах!
– Николай Александрович, а зачем тут эта вот лампочка? А…
И наконец, не проходит и недели знакомства, как:
«Николай Александрович, а поедемте, погуляем в Серебряный бор… такая весна! Там сейчас так красиво, Николай Александрович!
Я возьму этюдник. А вы рядышком посидите. На лавочке. А потом зайдем поужинаем в „Макдональдс“?»
– Может, лучше в «Бельведер»?
– Нет, в «Макдональдс». Возьмем по чизбургеру, ванильный коктейль и фри…
– Как скажете, Василиса… (Старикашечка млеет.)
И они едут в Серебряный бор…
Старик сидит на лавочке. Он счастлив.
Василиса пишет Бездонное озеро акварелью. Ветер играет в Василисиных волосах. Над луковым изгибом губ крошечная родинка. Глаза у Василисы синие, как васильки…
Крякают утки. Солнце уходит в зенит.
Стучит дятел.
Сиреневые кусты отражаются в воде. Душит душу аромат черемухи.
Кукует кукушка.
«Ку-ку…»
…Стройные колоннады сосен держат синий небесный купол.
Василиса присаживается со стариком на скамейку. Достаёт из холщовой сумки свердловскую булку. И два сока с трубочкой. Булку делит напополам.
Вторую половину протягивает старику.
Глаза ее улыбаются. В них, как в Бездонном озере, плещутся золотые рыбки…
Старик счастлив.
«Напишу на нее завещание! – пылко думает антиквар, наблюдая, как девушка щедрой рукой крошит свою половину булки уткам. – Заверю его у нотариуса. Так, чтобы никто не смог опротестовать!»
Пусть все останется ей:
Ее любимый Левитан…
Брюллов…
Врубель…
Квартира.
Ковры.
Дворцовая мебель.
Дом на берегу Черного моря.
Счет в Швейцарском банке…
Яхта.
Все!
И яйцо Фаберже на платиновой подставке.
По щекам старика текут слезы умиления. Его душа порхает возле Василисы лимонницей.
Вечереет…
Солнце опускается в камыши.
Но вот ей кто-то звонит, и ей, оказывается, уже пора бежать…
На занятия.
– Прощайте, Василиса! – лопочет влюбленный старик.
– До завтра, Николай Александрович! – ласково улыбается черт и нежно целует старика в повисшую щеку…
Но еще не успеет остыть этот поцелуй на щеке старика, еще не растает в воздухе серебряный смех чертовки, как старик, пройдя в гостиную, увидит распахнутую дверцу шкафа и пустую полку от яйца Фаберже.
Увидит и, схватившись за сердце, медленно сползет вниз, на индийский ковер, так и не успев написать завещания…
Лифт
Зима, как говорится, злилась недаром. Прошла ее пора.
До свидания.
Однозначно. Через арку и вниз, налево, к шоссе Энтузиастов; в направлении гаражного кооперативного товарищества «Железнодорожник». То есть на север к пингвинам и ледовитым айсбергам.
