И над ней бабушка. И лицо у нее усталое такое, грустное.
И бабушка говорит: «Марусенька, выходи тут, дочка. А я что-то устала, я за тебя посижу…»
Знакомая встала. Как во сне пошла к выходу.
Только на тротуар ступила. Автобус двери захлопнул и тронулся.
Она хотела идти. Но дрожали ноги.
Села на скамейку. Пошевелиться не может. Все тело как ватное.
Сидит. Смотрит, как снег падает. Тает в асфальтовых снежных лужах.
Сколько она так просидела, она не заметила. Только слышит, воют сирены, и по дороге, в сторону, куда покатил автобус, пожарные машины, реанимация 03 и милиция.
Много.
Тут она побежала.
У рынка на перекрестке автобус пополам разрубила фура.
В автобусе никого кроме водителя не было.
Но он остался жив.
А может быть, тот автобус поехал дальше и до сих пор едет почти без остановок, экспрессом.
Они вообще редко останавливаются, такие автобусы.
Два черта
Сцепились как-то раз на кухне два черта. Мать и дочь Нагоняйкины.
Нагоняйкин-отец сразу прикрылся своей газетой «ИЗВЕСТИЯ», и от Нагоняйкинова-отца осталась видна только тренировочная коленка и тапочек.
А эти двое сцепились, и между ними происходил в это время такой диалог:
– Ниночка, будешь чай?
– Давай, мамуля. Только зеленого.
– Зеленый, Нинок, весь выпил твой Земляникин.
– Земляникин, мама, не пьет зеленого.
– Земляникин, Нинуля, пьёт все что наливают. Вчера съел из холодильника полбатона сырокопчёной, к празднику.
– Земляникин, мамуля, мяса вообще не ест!
– Говорит, что не ест, а сам, сволочь такая, ночью залез и сожрал полбатона!
– Мамуля, Земляникин мяса не ест. У него спортивная диета перед соревнованием.
– Нинуля, у него диета, а тренируется он вместе с этой сыротравчатой, из четвертого подъезда!
– А ты, мамуля, свечку держала?!
– Я-то, Нинуся, может, и не держала, а ты лапшу с ушей снимала и глазами хлопала!
– Мамуля!
– Нинуля!
– Мамуля! Это вранье! Земляникин не ест мясного!
Нагоняйкин-отец, из-за газеты:
– Девочки, не ссорьтесь!
– На прошлые праздники, Нинуля, жрал твой Земляникин, как миленький, оливье с курицей; Весь язык слизал с тарелки!
– На прошлые праздники, мамуля, Земляникин в больнице лежал! У него была спортивная травма!
– У него травма. А у тебя, Нинок, видимо, мозги набекрень! Он тебе говорит, что не жрет, а сам жрет у тебя на глазах и не краснеет!
Нагоняйкин-отец из-под газеты:
– Девочки, не ссорьтесь. Это я съел колбасу.
Оба черта хором: Ты!?
Обе хором: Как ты мог?!
Нагоняйкин:
– Очень захотелось, девочки, колбаски…
– Сейчас ты получишь «Захотелось колбаски»! Это же были полбатона на праздник!
– А какой праздник?
– Твой день рождения, старый людоед!
Нагоняйкин снова прячется под газетой.
Наступает тишина. В тишине напряженно позвякивают чашки.
– Я тебе говорила, чтобы ты не ставила синие чашки там, где с розочками стоят? (Это мать)
– Я и не ставила. (Это дочь)
– А кто ставил, я?
– А это я не знаю, кто ставил, мне это (честно говоря) до лампочки!
– А тебе все до лампочки, как отцу! Дрянь пергидрольная!
– Кикимора!
– Мерзавка!
Черти бросаются друг к другу и дерут друг на друге волосы.
Нагоняйкин, вылезая из-под газеты:
– Девочки, не ссорьтесь! Это я поставил синие чашки к розочкам.
Не слыша его:
– Старая кошка!
– Сова пучеглазая!
– Я?
– Нет, я!
Вой, треск волос. Искры и шипение.
– Ах ты (такая-сякая)!
– Сама (такая-сякая)!
– Убирайся из моего дома вместе со своим Земляникиным, чтобы глаза мои вас больше не видели!
– Чтоб они у тебя вообще повылазили! Нагоняйкин из-за газеты:
– Девочки, не ссорьтесь!
– Уууууууууууу!
– Аааааааааааа!
(Шерсть клочьями.)
– Чтоб ты провалилась со своими проклятыми чашками!
– Чтоб ты провалилась со своим проклятым Земляникиным!
(Мать проваливается.)
(Дочь проваливается.)
Наступает тишина.
Нагоняйкин, доставая из холодильника вторые полбатона сырокопченой, с облегчением крестит места провалов.
Золотая рыбка
В хмурую и зеленую ночь накануне Дня Конституции Эрнест Самуилович Бяка (производитель работ в сфере проектно-сметной документации, с высшим строительным образованием) лежал бревном на тахте, закинув за пробор рукава халата, и, задрав тапочки в валик, смотрел в потолок.
По потолку скользили мрачные тени.
Мрачные мысли скользили у Эрнеста Самуиловича в голове. У Эрнеста Самуиловича были на жизнь грандиозные планы (построить дом, посадить дерево, вырастить сына).
Но, чтобы осуществить их, следовало, для начала, подняться с дивана…
«Вот еще…» – мрачно думал Эрнест Самуилович.
«Обойдутся», – мрачно думал Эрнест Самуилович.
«Трам-пам-пам», – мрачно думал Эрнест Самуилович.
Время от времени Бяка приподнимался на локте, чтобы взглянуть на золотую рыбку, сонно зависшую в водяной невесомости аквариума.
«Смотрит. Таращится. Жрать хочет…» – мрачно думал Эрнест Самуилович.
«Щаз тебе!» – мрачно думал Эрнест Самуилович.
Мертвую тишину квартиры по улице Пехотинцев 34 нарушало утреннее урчание сливного бачка и бульканье донного компрессора-фильтра аквариумного типа «Радуга».
Вуалехвостка смотрела на Эрнеста Самуиловича пристально, ожидая его первого желания.
«Сколопендра!» – мрачно думал Эрнест Самуилович.
«Таращится! Дожидается, когда я встану, покормлю ее…» – мрачно думал Эрнест Самуилович.
«Не дождешься!» – мрачно думал Эрнест Самуилович.
Вуалехвостка засыпала от скуки.
