Но все это мелкие неприятности, на них есть зонты, капюшоны, шарфы, астрологи, гадалки и гидрометеостанции. А мы не о них.
От рождения и до смерти преследуют человечество и более крупные неприятности.
Например, некоторых людей неотступно преследуют неприятности по работе, некоторых смущают неприятности в любви, у некоторых болят зубы, или, скажем, у них грипп, или расстройство желудка. Некоторым попадаются (бывает и такое) в тещи ужасные кикиморы; некоторым каждый божий день как следует достается на орехи от жен, а некоторых, так бывает, прихватит перед праздниками аппендицит, что им делается не до праздников. Однако жизнь, как известно, животное полосатое, и тем она и хороша, что и аппендицит, и тещи, и все прочие жизненные явления (по работе, и так) когда-нибудь кончаются и человек начинает чувствовать себя выздоровевшим, бодрым и счастливым. И таков закон жизни! Где-то, как говорится, убыло, где-то, соответственно, прибыло. Один уронил, другой поднял. Тот потерял, этот нашел.
Один женился, другой развелся и т. д., и т. п. Ночь сменяется рассветом, день также сменяется, проходят дожди, тают льдины, выплачиваются авансы (или алименты), уходят в лучшие миры тещи, возвращаются грачи и пр., и пр.
И если сегодня кому-то не повезло с женой, то вполне возможно ему еще повезет с женой завтра, или (если завтра все-таки у него окажется все та же жена) можно предположить, что с женой ему повезет послезавтра, или тогда уж на следующей неделе. Например, после дождя в четверг. Или в пятницу.
Во всяком случае, человечеству в целом, и отдельному человеку в частности, ничего больше не остается, как надеяться и уповать. Уповать, верить, надеяться и рассчитывать на естественную смену полосок на теле непостоянного и упрямого, как осел, полосатого животного под названием жизнь…
Илье Ильичу Головастикову не везло с детства. Это был до такой пронзительной степени невезучий и никем не любимый Илья Ильич, каких, кажется, до него еще не бывало на свете.
В ясельной группе детского сада Илью Ильича не любили воспитательницы и нянечки, его били дети, у него отбирали игрушки и кубики. Мать так же недолюбливала Илью Ильича. Его недолюбливал и отец.
На этом могло бы все и закончиться, однако несчастный Илья Ильич пошел в 833-ю школу, и его не полюбили и там. В портфель Илье Ильичу одноклассники подкладывали кирпичи, дохлых голубей, сушеных мух, тараканов и надутые воздухом пустые кефирные пакетики.
В музыкальной школе его не выносила преподавательница сольфеджио Ангелина Борисовна, и Константин Михайлович Хворостов, преподаватель по старшим классам фортепьяно, тоже терпеть не мог Ильи Ильича.
Илью Ильича терпеть не могла жена, его не любила дочь Маша. И когда Маша вышла замуж, муж Маши Валентин тоже не полюбил Илью Ильича.
Следом за тем его не полюбили внуки Саша и Маша.
Илью Ильича не любили кассиры, от него с презрением отворачивались кошки, его терпеть не могли собаки… За всю свою жизнь Илья Ильич не поймал ни одного карася в дачном пруду, хотя Илья Ильич во время отпуска только и делал, что ловил в пруду карасей…
Илью Ильича с мрачным, неизменным упорством преследовали неудачи.
При виде бегущего к остановке Ильи Ильича троллейбусы и автобусы с хищным злорадством захлопывали перед ним двери и, обдав Илью Ильича сочной грязью московских улиц, уносились по широким проспектам.
Илью Ильича вечно прихлопывали турникеты подземки. Шнурки Ильи Ильича развязывались и застревали в ступенях бегущего эскалатора. В совершенно пустом вагоне Илье Ильичу никогда не доставалось места, где сесть, а если все-таки бедняга с удивлением садился, ему, конечно, было на следующей станции выходить.
Однажды, в пронзительно ясный весенний день, когда изумрудная озоновая глазурь будит в человечестве все лучшее, что в нем есть, и воздух стоит на улицах до того прозрачный и синий, что его, кажется, можно пить из ладоней, на Илью Ильича упала сосулька. И это было бы еще ничего, но за сосулькой на Илью Ильича упал козырек круглосуточной продуктовой палатки «24 часа», и всю «черемуху и сирень» Илья Ильич пролежал в гипсе под капельницей, где несчастного, разумеется, тут же не полюбил весь медицинский персонал 66-й районной больницы, Илья Ильич спотыкался на ровном месте. У него бились тарелки. Он укалывался о вилки и обжигался о ложки. Он терял носки, варежки, перчатки, паспорт, служебную карточку и медицинский полис. На него падали кирпичи, рыбьи кости застревали у него в деснах, и даже на затерянных в карельских дремучих лесах тропинках путь Илье Ильичу пересекали черные кошки.
В самом центре Тверского бульвара несчастному то и дело попадались женщины с пустыми малярными ведрами.
На черной лестнице специально для Ильи Ильича какие-то черти выкручивали лампы и разбрасывали банановые кожурки…
С заборов на Илью Ильича бросались вороны, и можно быть уверенными, что если бы в мегаполисе до сих пор расхаживали по улицам петухи и гуси, то они давным-давно заклевали бы Илью Ильича насмерть…
Так одному Илье Ильичу достается в спутники белоснежный скакун, другому орловский рысак, третьему какая-нибудь белоснежная Фалабелла или Арааппалуза, или на худой конец тяжеловоз или симпатичная пони, нашему же Илье Ильичу достался совершенно пуатусский ишак вороного окраса, без единой белой полоски.
Однако, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят, а какой подошел трамвай, на тот и садись, и наш Илья Ильич воспринимал свои пожизненные катаракты вполне стоически.
Казалось к 66 годам уже ни одна неприятность и ни один кирпич не мог удивить этого невезучего человека, как вдруг…
На перекрестке Московского проспекта и Беговой (со стороны Шишкова), где всю жизнь (в доме с аркой и кирпичиками) прожил самый невезучий на земле человек, Илья Ильич Головастиков, был нерегулируемый пешеходный переход на ту сторону улицы.
За 66 лет жизни (минус 6 лет безмятежного, но несчастливого детства, когда Головастикова еще переводила через дорогу за руку бабушка) Илья Ильич переходил улицу в этом неконтролируемом месте неконтролируемое число раз (даже страшно себе представить, сколько раз этот невезучий Головастиков переходил в этом невезучем месте дорогу). И Илью Ильича, разумеется, сбивали в этом нерегулируемом месте раз шесть, но, как-то уцелев, Головастиков продолжал расхаживать туда-сюда, сокращая себе путь до метро.
И вот, когда Илье Ильичу стукнуло 66, муниципальные власти, видимо, решились наконец установить в этом самом месте над Головастиковым хоть какой-то контроль. Так, в один прекрасный весенний день, Илья Ильич, выйдя из своей арки с кирпичиками, подошел к неконтролируемому пешеходному переходу и оказался лицом к лицу с установленным за ночь муниципальными службами радиолокационным детектором транспорта.
Это был трехглазый автоматически реагирующий на загруженность дорог светодиодный светофор, совершенно новой конструкции.
Илья Ильич обомлел.
Светофор смотрел на Головастикова красным немигающим глазом. Всегда послушный закону и привыкший к неприятностям Головастиков, задрав голову, смотрел на светофор.
