В лесу, за забором, там, где тропинка, виляя между берез и высоких таволг уводила к реке, оглушительно стрекотали кузнечики.
Чертили водяные дорожки у песчаной отмели водомерки.
В камышах плескались мальки.
Плыли вражеские баржи, груженные боеприпасами…
Светило высокое солнце.
Белые черви, личинки мух и самый страшный запах на свете. Медовый, колокольчиковый запах тления. Собачий оскал. И пустые глазницы.
Вот что такое на самом деле смерть.
Вот что увидел Ося в яме под старой сливой на заднем дворе за сараем.
На нос друга села тяжелая навозная муха с изумрудными крыльями.
Ося с женой Леной и дочкой Саней все еще живет в квартире бабушки с дедушкой.
В квартире родителей у него мастерская.
Он художник. На картинах только лето и зима, осень и весна, цветы и солнце…
До завтра
Двадцать второго июня, ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили, что началася война…
…Однажды, прекрасным весенним утром (22 апреля), два жирных черта, два проклятых небом и землей, ветром и водой, солнцем и луной бездельника…
Два негодяя поговорили друг с другом по телефону (или, может быть, по скайпу, или что у них там?) и решили, от нечего делать, объявить друг другу войну.
Что-то они там друг с дружкой не поделили.
Скажем, какой-нибудь котел.
Один, наверное, говорит: «Это мой котел», а второй говорит, что кто первый в котел плюнул, того и котел. И нечего тут обсуждать.
Второй тогда, конечно, говорит: «Как это нечего, мой рогатый дружок? Я тоже плевал в этот котел, и не раз. И еще, мол, неизвестно, кто из нас больше в него плевал, но дело даже не в этом…»
Тот, что первый, разумеется, интересуется: «А в чем же тогда, любопытно узнать, мой хвостатый друг?»
А друг отвечает, что котел стоит на его территории и в нем все будет вариться так, как он сказал. И на этом решено, и точка.
А второй говорит: «Извините!»
Он говорит: «Минуточку! И подвиньтесь! Точку в вопросе „Котла“ будет ставить победитель. И, мол, именно на этом точка в этом неприятном разговоре. И даже никакая не точка, а скорей вопросительный знак».
И ставит вместо «вопросительного» – «восклицательный».
В ответ, конечно, с противоположного конца провода тоже ставится восклицательный знак.
«Позвольте! – говорит первый черт. – Котел прежде стоял на моей территории, и это исторический факт! А то, что какая-то сволочь, под покровом ночи, втихаря передвинула котел за нашу границу и развесила колючую проволоку, так на эту проволоку у него найдутся и рога и копыта, и пушечное мясо, и атомные боеголовки».
Так что, мол, не очень там раскатывай губу. А то получишь по рогам так, что язык на хвост намотается. И хоть ты мне и старинный друг и мы с тобой вместе, на прежних войнах съели не один пуд (сами понимаете кого), но! В общем, – говорит, – мало тебе не покажется.
И ставит восклицательный знак.
Однако в ответ из трубки тоже несется восклицательный знак.
(У нас, мол, на ваши ржавые боеголовки найдутся свои нехреновые «Першинги»…)
Первый говорит: «А у нас на ваши нехреновые „Першинги“, вообще есть, между прочим, „Красная кнопочка“».
А тот говорит: «Аха-ха! Да у кого ее нет…»
Первый тогда: «Ах, ты так, рогатый?»
Второй тогда: «Ах, ты эдак, хвостатый?!»
И так далее. Пока окончательно не рассобачились.
В пух и прах…
Побросали трубки.
Один кричит: «Позвать сюда всех моих генералов!» (Свистать всех наверх!) «Где мой чемоданчик?!»
(Где мой черный пистолет?!)
И второй, у себя там, тоже топчет копытцами. Сыплет шерсть клочьями и визжит то же самое…
И объявили, эти две гадины, по обе стороны от котла общую мобилизацию…
И пошли мальчики на войну, за котел. У которого вообще-то тоже была своя территория. И территория у котла была та, на которой он стоял. Куда бы его ни ставили и ни передвигали.
И там (в котле) тоже были у мам любимые мальчики. У мальчиков синеглазые девочки.
Было все. И лютики и незабудки. И весна и лето. И зима и осень…
Но завтра была война.
А война…
Что она такое, война?
Война.
…Искаженные лица. Страх. Тишина без ответа. (Так всегда молчит небо, когда черти играют в войну.)
Исцелованные иконки.
И мальчик с третьим глазом во лбу.
Лишним глазом. Никому на свете не нужным.
«Мама, посмотри, у меня третий глаз…»
Или просто «мама…».
И тот, живой еще мальчик думает: «Слава Богу, это не меня…»
И очень страшно. И очень хочется жить.
Но мало ли что кому-то там хочется. Главное же, война идет за правое дело. И дело это правое со всех сторон.
Черти сидят по домам и потирают над сводками лапки. Булькает котел…
А когда люди спрашивают: «За что?»
Им отвечают: «За родину…», «За правду», «За нами Москва!», «За нами Баден-Баден…».
А на самом деле это просто новая война за старый котел. Просто двум чертям там, внизу, стало скучно на своих сковородках. Они стареют. Жиреют. Над златом чахнут.
И играют в крестики-нолики.
Вычеркивая лапчонкой диагонали и вертикали.
Такова предыстория нашей истории, но наша (она будет очень короткая) история не о войне.
Наша история о любви.
Еще одна самая обыкновенная история.
Против войны, как против любой смерти, есть средство.
Оно не всегда помогает, да…
Войну нельзя, как плохую книгу, перелистнуть на слово «конец».
В ней приходится жить. И ждать. И пережить ее.
Верить.
Любить.
Надеяться.
Молиться.
И ждать.
Жили-были мальчик и девочка. С балконами на 833-ю школу. Сидели за одной партой.
Зимой катались в Серебряном бору на санках. Летом (иногда) мальчик приезжал на пару дней к этой девочке на дачу. Один раз даже жил целый месяц. И мамы у них дружили. А папы их играли весной на балконах в шахматы.
А мальчик и девочка ходили в кино на Октябрьском поле.
Они не думали о любви. Они просто дружили. И даже если и задумывались (иногда) о чем-то таком, то им некуда было торопиться. Ведь впереди у них была целая жизнь.
