Буксир сделал резкий маневр, развернувшись кормой, и баржа плавно заскрипела по песку, подставив для посадки борт. Полицейский перебросил на ее палубу веревочный трап и взял в руки громоздкий мегафон.
– Внимание, отчужденные! – выкрикнул он в овальный раструб. – Я капрал Харрис! И я буду тем черным ангелом, который отправит вас в последний путь! – капрал хрюкнул, довольный собственной шуткой, и, свесившись через борт буксира, ткнул пальцем в антенну транслятора. – Сейчас мы его заглушим! Дальше ваши ошейники будут запитаны от станции, что находится у нас в рубке. А теперь слушайте меня и зарубите у себя на носу – вы дерьмо, на которое мне наплевать! Вас уже нет! Вас уже выбросили, и потому ваши паршивые жизни не стоят даже размагниченного крэда в мусорном утилизаторе. И если я увижу хоть один косой взгляд в мою сторону или кому-то из этого стада вздумается раскрыть рот и вякнуть что-нибудь на меня или мою команду – это будет последнее, что воспроизвел его поганый язык. Я, не раздумывая, выключу рубильник, если до какого-то тугодума не дошли мои слова! Жаль, что остальные не смогут его отблагодарить, потому что, задыхаясь, будут корчиться в судорогах вместе с ним за компанию. Я понятно выразился?!
Никто не проронил ни слова, и капрал довольно кивнул:
– Вижу, что в этой партии идиотов нет.
Затем капрал Харрис указал на веревочный трап:
– А теперь выстроились в колонну, и по одному на баржу!
Гай стал в затылок к Тобиасу и, тронув его за плечо, шепнул:
– Когда с нас снимут ошейники?
– Точно не знаю… хотя уверен, что не сейчас. Но если ты вздумал сбежать, то даже не мечтай.
– Почему? – не стал скрывать своих надежд Гай. – На палубе всего четверо полицейских. Мы могли бы попытаться разбежаться кто куда, когда с нас снимут удавки.
– Какой ты прыткий. Во-первых, их не четверо, а пятеро. Пятый сейчас держит руку на рубильнике. Я видел инструкцию для полиции побережья – капрал не блефует. При малейшем сомнении он нас всех убьет. А ошейники, вероятней всего, с нас снимут, когда мы будем за мысом, где проходит течение. Еще я слышал, что были отчаянные, которые пытались доплыть до берега вплавь. Их всех унесло в океан. Так что прими свою участь покорно, и оставь веру в чудеса. Будь как и я – фаталистом – мы все обречены, и ничего с этим не поделать.
Гай с трудом протолкнул застрявший в горле ком. Не хотелось верить, что вот так вот запросто и обыденно может закончиться жизнь. Она у него одна, и она бесценна. И расстаться с нею на какой-то ржавой барже….
Неожиданно он отчетливо почувствовал взгляд в затылок. Взгляд был настолько осязаем, что Гай был готов поклясться – его будто дернули сзади за волосы. Резко обернувшись, он увидел Крэка, стоявшего за ним всего через два арестанта. Его черное лицо удивленно вытянулось, затем он сверкнул белками глаз и провел пальцем по горлу.
«Пожалуй, отсрочка мне дана и впрямь небольшая… – вспомнил слова Свимми Гай. – Не ошейник, так баржа. Не баржа, так эти выродки. Прав Тобиас: все едино – исход безрадостный».
Он посмотрел на полицейского, стоявшего по правую руку от капрала Харриса. Полицейский поигрывал инфразвуковой «Береттой» перебрасывая ее из руки в руку.
«А если сейчас рвануть из строя? – поймал себя на мысли Гай. – Первым выстрелит он, или выключат транслятор, и придется снова пережить мучительное удушье? Импульс инфразвука убивает мгновенно! Но если активируют ошейники на ликвидацию, то снова мученья и мученья для всех. И для Тобиаса, и для Свимми, и для бедняги Сида».
Строй медленно качнулся, и Гай ступил на мокрый песок. Баржа застыла в двух десятках метров от берега, и чтобы подойти к веревочному трапу, нужно было зайти в воду по пояс. Первый отчужденный уже перебрался через борт и подал руку Святоше Джо. Намокшая сутана тянула священника вниз, и, запутавшись в ее длинных полах, он повис, вцепившись в ржавый край палубы.
Глядя на его конвульсивные дерганья, капрал Харрис поморщился, затем, потянувшись к кобуре, выкрикнул:
– Если вы решили, что я буду возиться с вами до полудня, то вы безнадежные кретины. Кто не хочет на баржу – уступи место более проворному!
Капрал взглянул на быстро поднимающее солнце, прищурил глаз, затем поднял ствол и нажал стопорную скобу. Щелчок предохранителя подействовал на Святошу Джо, словно удар хлыста. Он вцепился в протянутую руку и, извиваясь, стремительно заполз на палубу.
– Вот так-то лучше! – хмыкнул капрал. – Вы же не хотите, чтобы из-за вашей лени выгорел мой накрахмаленный мундир? – он заботливо смахнул с серого лацкана несуществующую соринку и неожиданно заревел: – А ну живо все на борт! Самого неповоротливого я оставлю сдыхать на берегу!
Угроза подействовала и, сминая друг друга, арестанты бросились к веревочной лестнице. Одни отталкивали друг друга, другие, напротив, помогали соседу вскарабкаться вверх, чтобы быстрее очистить путь и забраться самому. Гай удивленно посмотрел на подставившего руки Балу. Еще не так давно дружок Лича пинал его ногами, волоча к карьеру. Теперь же, не узнав, он едва не подбросил Гая на палубу, чтобы поскорее освободить извивающийся трап.
Не прошло и минуты, как задыхаясь от вынужденной гонки, все повалились на успевшее накалиться железо баржи.
Капрал Харрис довольно оскалился и, обернувшись к напарнику, спросил:
– Я насчитал семнадцать. Все?
Услышать ответ ему не дал протяжный гудок, донесшийся с берега. Заехав одной гусеницей в воду и подняв тучу брызг, мчался вездеход. Он продолжал сигналить, даже когда поравнялся с баржей и, резко развернувшись, выворотил гору песка. Полицейский сопровождения выпрыгнул из кабины и, размахивая приговором, прокричал:
– Подождите! Заберите еще одного!
– Да хоть десяток! – ответил капрал. – У нас места всем хватит, – закрываясь от солнца, он приложил ладонь к глазам. – Это ты, Мэттью?
– Я, Харрис!
– Что за спешка? В бухте еще остались ржавые посудины, не хуже этой. Так что твой отчужденный мог бы подождать одной из них. К чему устраивать эти гонки?
– Следующая баржа будет женской. Но даже не в этом дело. Будь он обычным отчужденным, то подождал бы свою баржу в отстойнике, при суде. Это личное требование судьи Добмана! Я тоже особо торопиться не хотел, но его справедливость изрядно струсил и приказал, чтобы мы успели именно на эту баржу.
– Добман струсил? – поразился капрал. – Это что-то новенькое.
– Еще бы не струсить, если этот дикарь, когда услышал приговор, погнул прутья клетки и поклялся разорвать его справедливость на тысячу крошечных судей. Чтобы активировать его удавку, нам пришлось призвать всю судебную полицию. Но Добман боится, что ошейник может не выдержать. Оставшись на берегу, он его разорвет и явится за судьей, чтобы исполнить клятву. Едва уговорили дождаться утра.
– Разорвет ошейник? – не поверил собственным ушам капрал. – Я не ослышался?
