– Не надо… – простонала жена, отворачиваясь.
Мужчина добрался до картона, вскрыл его трясущимися пальцами – и слезы потекли по белым как снег, белее, чем у сына, щекам.
Пусто.
ПУСТО!
Ничего, кроме ваты. Совсем ничего.
Сверху донесся звонкий лай, и Галя рухнула в обморок. Иришка, уронив стул, кинулась в ванную, ладонями зажимая рот, чтобы удержать рвоту.
– Не всё так плохо, – улыбался Влад, разглядывая собственное отражение в лезвии. – И даже резать не пришлось. Разве это плохой подарок, па?
– Ты еще спрашиваешь. – Дрожащей рукой Сергей Иванович Квашнин вытер мокрый от пота лоб. – Да это… это…
На глаза ему попался белый клочок, будто вырванный из бороды Деда Мороза.
– Спасибо тебе, сынок, – сказал Сергей Иваныч и нервно икнул. – Спасибо. Это лучший подарок за всю мою чертову жизнь.
Благословенная тишина
Один мой друг, имя которого я здесь называть не буду (и вскоре вы поймете почему), служил в органах правопорядка, а точнее – в «убойном» отделе милиции. Был он там не то что за главного, но и не в рядовых сотрудниках ходил. При этом друг мой – человек характера самого серьезного, к глупым шуткам отнюдь не склонный, что позволяло мне всегда и во всем доверять ему, что бы он мне ни рассказывал.
Однажды этот мой приятель пришел ко мне не то чтоб с официальным визитом, а скорее по старой привычке. Оба мы были холостяки. У меня на личном фронте дела не складывались из-за нелюдимости, свойственной многим бумагомарателям. Я по натуре домосед, из тех, кто с большим трудом идет на контакт. Друг же, напротив, был весьма любвеобилен, что вообще распространено среди мужчин его профессии, но из-за тяги к прекрасному полу, видимо, никак не мог сделать окончательный выбор: два брака, два развода, множество сменяющих друг друга любовниц, некоторые из которых годились ему в дочки. Жили мы по соседству, в маленьких однокомнатных квартирах на разных этажах облезлой хрущевки. Каждый из нас мог зайти к другому в любое время дня и ночи просто так, без предупреждения, за солью или спичками, узнать, как дела, или перекинуться парой ничего не значащих фраз. Поговорить всегда было о чем: область его профессиональных интересов пересекалась с моей.
Шел 199… год. Политические и финансовые бомбы взрывались одна за другой, на Кавказе гремели настоящие взрывы, женщин и детей брали в заложники. Мир был грязен и пах падалью, как заваленная отходами подворотня. Персональный компьютер считался роскошью (лично я пользовался пишущей машинкой фирмы «Эрика», старушка и сейчас пылится где-то на антресолях), а словечки «вай-фай» и «мобильник» еще не успели войти в обывательский лексикон. Зато в те времена люди чаще заглядывали друг к другу в гости и предпочитали живое общение кривому зеркалу онлайна.
В тот день друг мой выглядел мрачнее обычного, даже лицом был бледен, а под глазами залегли синеватые пятна, словно он несколько суток не смыкал век. Мы прошли с ним на кухню, где я налил нам горячего чаю и поинтересовался: «Неважно выглядишь. Может, случилось что?»
Поначалу он не отвечал. Лишь молча пригубил ароматной жидкости, грея ладони о стенки кружки, хотя на дворе уже вовсю зеленела листва, а ласковое весеннее солнце щедро лило на улицы потоки тепла. Лето в том году, если помните, выдалось сухое и жаркое, к августу оно превратило город в огромных размеров духовку, но по весне погода стояла еще замечательно нежная, навевавшая мысли о том, что все не так уж плохо и есть ради чего жить и к чему стремиться. Тем удивительнее было видеть, в каком состоянии находится мой приятель.
Посидев какое-то время, он спросил вдруг, нет ли у меня чего покрепче (хотя мы с ним редко выпивали вместе, у каждого были дела, работа, да и ни я, ни он спиртным особо не увлекались). А потом, когда я достал из буфета припасенную с новогодних праздников бутылку портвейна и пару граненых стаканов, сказал:
– Знаешь, хочу тебе одну вещь передать. Мне от нее плохо становится, если читать начинаю, а тебе как писателю-детективщику может пригодиться.
Заинтересовавшись – что это за «вещь» такая, что от нее вполне себе опытному милиционеру не по себе? – я присел напротив и выжидающе посмотрел на гостя.
– С неделю назад поймали мы одного… душегуба, – продолжил он. – Правда что душегуба, по-другому не скажешь! Совершенно сумасшедший оказался. В контору позвонил кто-то из местных, увидев поутру голого мужика – представляешь? – во дворе жилой пятиэтажки.
– Ну, мало ли психов развелось…
– Погоди. Он не только голый был, но и с ног до головы буквально весь покрыт кровью. Причем не своей.
– Ого!
– Вот тебе и «ого»… Приехали за ним, чтоб в участок запаковать, а он, знаешь, улыбается этак… странно-странно. На своей волне, в общем, не пойми в каких розовых облаках витает. Вообрази картинку, писака, – утро, солнышко встает, птички на деревьях чирикают, а тут во дворе, под окнами жилого дома, стоит окровавленный голый мужик и улыбается.
– Готика какая-то.
– Она самая! Короче, на вопросы он не отвечает, почему голый и чья на нем кровь – молчит. Знай себе лыбится, вроде как ребенок, отхвативший на день варенья игрушку, о которой весь год мечтал. Однако подсуетилась там поблизости бабка. Сам понимаешь, таких кумушек в любом дворе пачками, сыскать не сложно. Им на старости лет заняться нечем, вот и следят за всеми и каждым, как КГБ. Сама к нам подошла и говорит: так, мол, и так, ночью какой-то шум со стороны гаражей слыхала. Рядом с тем домом, это на Луначарского, чуть на отшибе, там еще стройка замороженная, помнишь?.. Так вот, там рядом гаражи, обычные такие коробки из битого кирпича. А бабка, значит, ночью плохо спит, с ними такое бывает, вот и услышала – то ли крик, то ли скрип…
– И что дальше-то?
– А дальше… – Тут товарищ мой непередаваемо тяжело вздохнул и одним махом осушил стакан. И только потом, даже не поморщившись, продолжил: – Стали гаражи эти обследовать… Долго искать не пришлось. От одного, с краю, мягко сказать, запашок шел. Оно, конечно, места там сами по себе дикие, мусора полно, и амбрэ соответствующее. Но от этой коробки воняло натурально, как со скотобойни. Сладко так, приторно. Еще бы, солнышко-то к тому времени уже припекать начало, а стены и крыша гаража гофрированным металлом обделаны. А внутри…
– Ну?!
– Вот этого я тебе рассказывать не буду, – покачал он головой. – Извини. Не могу просто. Одно скажу: в бригаде нашей много народу старой еще закалки, советской, всякое повидали, а только вся бригада дружно рыгала куда попало. Такая вот, мать ее дери, пещера Али-Бабы нам открылась.
С этими словами он вытащил из-за пазухи обычный копеечный пакет, в который оказались завернуты несколько бумажных листков.
– Дневничок мы в гараже том нашли. Записи того ненормального… Я, конечно, оригиналы тебе давать не имею права, но вот сделал копии. Ты почитай, только будь готов морально: он там много чего написал, шизоид этот, рассуждения всякие. Тоже «мыслитель» оказался, навроде тебя. Философ, блин.
