– Хорошо.
Ответила и ответила. Через пару часов забыла, не в первый раз она слышит нечто подобное от Надежды Николаевны, неужели все помнить?! И только к обеду осознала, что у сна свекрови и ее собственного есть нечто общее: «Худой. Бородатый. Глаза волосами заросли». Совпадение, решила Лариса и посмотрела на часы – пора было ехать на рынок считать выручку. Она так и продолжала делать это сама, как когда-то Слава, причем Лариса не боялась, что убьют или отнимут, здраво рассудив, что снаряд в одну и ту же воронку не падает. Да и к тому же она по-прежнему отдавала определенный процент тому, кто заменил Жмайлова, став автоматически «покровителем» ее бизнеса, поэтому могла рассчитывать на условную безопасность. Иногда, ворочаясь ночами без сна, Лариса размышляла над тем, что это все равно риск, что у нее двое детей, что, наверное, необходимо заключить договор с каким-нибудь охранным предприятием, но тем не менее ничего не предпринимала, потому что помнила слова Жмайлова о том, что все охранные ЧОПы – это, так сказать, структурные подразделения, находящиеся под кем-то. «И под тобой?» – не удержавшись, поинтересовалась Лариса. «Руки пока не доходят, – ухмыльнулся тогда Жмайлов. – А так давно пора…»
«Лариса Георгиевна», – с почтительностью встречали ее продавцы и отчитывались с предельной скрупулезностью, зная, что предприниматель Крюкова не поленится пересчитать все до копейки. «Доверяй, но проверяй» – знали они ее главный принцип и легко обходились без обмана, умея быть благодарными за те возможности, которые она им предоставляла.
«Лариса Георгиевна – человек», – утверждал Семеныч, больше других переживавший трагическое исчезновение, а потом и смерть Славы. Невольно он чувствовал свою вину и все никак не мог собраться с духом, чтобы сказать хозяйке об этом. «Э-эх, – убивался Семеныч, вспоминая тот день, когда самолично отдал Вячеславу Витальевичу сверток с деньгами, – все-тки надо было настоять, чтоб оставил. Глядишь, цел бы был». Кстати, сама Лариса относилась к Семенычу с особой теплотой, потому что неоднократно встречалась с ним на допросах в милиции и знала, что с не меньшим пристрастием его допрашивали и ребята Жмайлова. «Коля, оставьте его в покое», – помнится, попросила она и даже взяла на работу в павильон его дочь, девушку с девятью классами образования, не приставшую ни к одному учебному заведению.
– Не подведем, Лариса Георгиевна, – вытянулся перед ней Семеныч во фрунт и вышел на работу в смену своей дочери, оставив ее на посылках со шваброй в руках.
– Не положено так, Владимир Семенович, – выговорила ему Лариса и тут же пожалела: Семеныч сморщился, погрустнел лицом. Было видно, что он разрывается между интересами семьи и общепринятыми правилами.
– Обучаю, Лариса Георгиевна, – пробормотал он и пару дней не появлялся на работе за кассой, все больше на складе, откуда незримо для окружающих контролировал весь процесс.
Лариса знала об этом и делала вид, что ничего не замечает. В конце-то концов общему делу это никакого вреда не приносило, скорее, наоборот, делало его более успешным и по-домашнему слаженным. А трудовая инспекция не так уж часто заглядывала на рынок, чтобы постоянно на нее оглядываться.
Позже Лариса узнала, что Семеныч растил дочь сам, не позволив ни одной женщине занять место ее матери. Он был и отец, и мать в одном лице и по-женски рассчитывал дни в календаре, чтобы определить приход ее месячных. Дочь его явно отставала в развитии и, значит, неслучайно оказалась в классе коррекции, но Семеныч не отчаивался и методично, изо дня в день, пытался усовершенствовать приобретенные ею по хозяйству навыки, поручая то сварить суп, то выгладить белье. И она отлично справлялась со всем, что не было связано с интеллектуальным напряжением.
Раз в год ей была положена оздоровительная путевка в санаторий по линии собеса. И Семеныч сознательно подгадывал отпуск, чтобы сопровождать дочь на отдыхе и следить за сохранностью ее девственности. «Знаю я эти ваши санатории и дома отдыха, – делился он с рыночными знакомыми. – Везде разврат, только глаз да глаз нужен».
Лариса часто думала о нем: ведь Семеныч остался вдовцом совсем нестарым мужчиной. Наверняка находились дамы, считавшие его завидным женихом. Но он выбрал дочь, понимая, что ей с чужой женщиной хорошо не будет. И ведь справился, воспитал. И ни о чем не жалел, во всяком случае, никогда на свое одиночество не сетовал. Значит, и она так может: забыть о себе и воспитывать сыновей, не пытаясь найти мужчину, который занял бы Славино место в ее жизни.
Вот и сейчас, увидев Семеныча, она подумала о том, что он свой сознательный отказ от личного счастья геройством не считает.
– Здрасте, Лариса Георгиевна, – поприветствовал тот хозяйку и помог снять пальто.
– Рада вас видеть, Владимир Семенович, – сердечно отозвалась Лариса и легко коснулась его руки.
– А я-то вас вспоминал… – загадочно изрек Семеныч и замешкался…
– Это по какому же поводу? – заинтересовалась Лариса, заподозрив, что тот решился за нею ухаживать.
– Ну не сказать, чтоб по радостному… По грустному скорее… – Семеныч никак не мог решиться.
– И? – подтолкнула его Лариса.
– В санатории «Прибрежном», где с дочкой отдыхали, на воротах мужичонка стоит, веревку дергает, если кто приедет, шлагбаум поднимает… Позовут – дорожки метет… Больно на Вячеслава Витальевича похож, не поверите. Я аж вздрогнул, а потом присмотрелся – нет, не он. Померещилось. Но на всякий случай – справки навел. Все надеялся, а вдруг?
– Совпало? – Лариса побледнела.
– Да нет, Лариса Георгиевна, не совпало. Акимов его фамилия. Полдня за ним ходил, молчит, как сыч, может, думаю, инвалид какой или что… В общем, не он. Простите, Лариса Георгиевна, если побеспокоил.
– Ничего, Владимир Семенович, – пролепетала Лариса и вскоре уехала в офис, изменив своему обычному правилу – пересчитывать все за продавцами в их присутствии.
Сказать, что слова Семеныча задели ее за живое, означало не сказать ровным счетом ничего. Они не задели, они вспороли изнутри тонкий пузырь видимого спокойствия. «Так не бывает!» – гнала от себя нелепые мысли Лариса, но при этом думала, что такие совпадения не случайны: сначала сны, похожие друг на друга, потом рассказ Семеныча. И везде – борода, худоба и странное ощущение: он – не он?
«Не верь!» – упрашивала себя Лариса, шагая по коридору огромного административного здания, где располагался их офис, и придумывала всякую глупость, типа, если сейчас этот мужчина обернется в мою сторону, значит, он, не обернется – то не он. Ни один из запросов не подтвердил ее подозрений. «Поеду к Славе», – решила она и попросила Свету вызвать машину к дверям конторы.
– Не поеду. – Таксист наотрез отказался везти клиента на кладбище после пяти часов вечера.
– Это почему?! – возмутилась Лариса, как возмутился бы всякий, кто готов платить такие деньги за вызов и ожидание.
– Не поеду, – уперся водитель.
– Ну и не надо! – хлопнула дверью Лариса и поняла, что тоже никуда не поедет. Такси тем не менее не трогалось с места, и она села в него, назвав домашний адрес.
