– Ты бы могла попросить у меня, – Крюков чувствовал, что говорит и не то, и не так.
– На хер ты мне нужен, – ухмыльнулась Уварова и поднесла сигарету к губам – на безымянном пальце не хватало фаланги.
– Что у тебя с рукой? – зачем-то спросил Слава, будто бы это имело какое-то значение.
– Пана-чё-то, – Нелька, видимо, имела в виду панариций, но выговорить не смогла. – Заусенец вырвала – и понеслось, – усмехнулась она и охотно, как со старым товарищем, поделилась какой-то безумной историей о том, как палец нарывал, а она все никак не могла найти время, чтобы сходить к хирургу, и даже колола себе антибиотики, но ничего не помогало, и тогда приходилось засовывать палец в рюмку с холодной водой, чтобы не токал, а он все равно, сука, токал. И дотокался… – Восстановлению не подлежит, – повторила Уварова чьи-то слова и затушила сигарету в кадке с разросшимся фикусом.
«Зачем она мне все это рассказывает?» – подумал Крюков и снова присел за стол, бросив взор на часы.
– Кого ждем? – перехватила его взгляд Нелька и с размаху завалилась на теткину кровать. Она вела себя так, будто ничего не случилось, а Слава смотрел на нее и не понимал, что происходит, почему она так расслаблена в ситуации, когда ей, по сути дела, угрожает уголовная ответственность, ведь наверняка в Зарецке заведено дело, ведется следствие, его ищут. Откуда это обескураживающее спокойствие?! Беспрецедентное чувство безнаказанности?!
– Пожалела тебя, дура. – Уварова точно читала Славины мысли на расстоянии. – Пожалела. А надо было грохнуть, как собирались, и дело с концом. Никаких бы хлопот не было. – Она резко соскочила с кровати и в два шага оказалась у Крюкова за спиной. – Понимаешь? – прошептала она возле его уха и положила руки на плечи. – Не надо было мешать хорошим людям, – брякнула Нелька, и Слава почувствовал странную истому, грозившую обернуться тем провалом в никуда, который, теперь Крюков это понимал, наступал после приема неизвестного снадобья, уклончиво именуемого Ивановной «порошком».
– Руки убери, – попросил Крюков.
– Уберу, – пообещала Уварова и через секунду, обхватив его шею, заскользила острым языком по Славиным губам. – Уберу, – повторяла она снова и снова, не переставая ласкать застывшего, как в параличе, Крюкова. – Сейчас…
– Что ты делаешь? – вытолкнув ее язык, прохрипел Слава и дернулся.
– Сиди! – рявкнула на него Нелька и разжала руки. – Что ты делаешь? Что ты делаешь? – с издевкой произнесла она и уселась прямо на стол. – Раньше тебе нравилось. Не помнишь?
– Мне не могло это нравиться, – уставившись в одну точку перед собой, выговорил Крюков и перевел взгляд на Уварову. – Я не сплю с дешевыми женщинами.
– Да ну! – Славин ответ ее явно развеселил. – А у меня другая информация. И думаю, кое-кому это не очень понравится…
«Она меня шантажирует», – догадался Крюков, и на какое-то время ему стало смешно от того, что разгадал этот немудреный план пэтэушницы, возомнившей себя Матой Хари:
– Кто тебе поверит?
– Мне-то? – переспросила Уварова и слезла со стола, спектакль явно не заладился. – Ну, наверное, никто, если не рассказывать про… – Нелька со знанием дела назвала целый ряд анатомических подробностей, о которых знала только Лариса.
– Ну и что? – Слава пытался держать удар. Что-то подсказывало ему, что в вопросах жизни и смерти такие аргументы не важны.
– А то. Пока ты со мной в нужном месте кувыркался, твоя тоже времени даром не теряла. И заметь, по собственному желанию и при живом-то муже. – Щель уваровского рта расползлась в глумливой улыбке. – А ты думал, тебя ищут?
«Блефует», – решил Крюков и проговорил, все так же не поворачивая головы в Нелькину сторону:
– Меня ищут.
– Правда?!
– Правда, – жестко ответил Слава и осмелился взглянуть на Уварову. – А вот тебя никто искать не будет. И сдохнешь ты, как собака под забором, в полном одиночестве…
– Ну… – рассмеялась Нелька, – уже не в полном. – Она торжествующе похлопала себя по животу. – Признаешь, если чё?
– Не признаю, – твердо ответил Крюков, в принципе не допускавший мысль о том, что такое возможно.
– Куда денешься?! – с хамской уверенностью пропела ему Уварова и соскользнула со стола прямо на Славины колени. Крюков даже не пошевелился. – Нарочно, что ли? – удивилась Нелька, уверенная, что этот прием подействует на Крюкова безотказно, но тот промолчал. – Не хочешь, как хочешь, – процедила тогда сквозь зубы Уварова и собралась было подняться, но не успела. Слава резко притянул ее к себе и сжал так сильно, что самому показалось: тело разлетается на части, сознание – на осколки, душа – на две половины. Причем та, что последние несколько недель безудержно рвалась из вынужденного плена «домой, к своим», вдруг резко уменьшилась в размерах под влиянием неожиданно нахлынувшего на Крюкова помутнения и практически лишилась права голоса. Это ее молчанием объяснялась та противоестественная легкость, с которой Слава отдался моменту, ни секунды не раздумывая над тем, как все это неправильно, мерзко и абсолютно недопустимо в нынешней ситуации. И только спустя несколько часов в его сознании возникла беспощадная по своей точности мысль, что это он сам, без принуждения, а значит, добровольно вернулся в состояние жертвы, разрушив за собой все мосты к прежней жизни, к возвращению в лоно семьи, к себе прежнему.
– Ненавижу тебя! – зашипела на него Нелька, но тем не менее помогла подняться с пола и даже довела до кровати, куда Крюков влез с удивительной для своего состояния резвостью, и все для того, чтобы засунуть голову под подушку и повернуться к Уваровой спиной. – Не мужик, мякоть, – процедила она над Славой и ушла к тетке в комнату, где по-хозяйски свернула укрытую кружевными накидками гору подушек и, не раздеваясь, взгромоздилась на них. Со стороны она выглядела, как гигантская ящерица, восседающая на белых камнях. Даже не верилось. Казалось, тронь – и она исчезнет.
«Сгинь! Пропади!» – бормотал себе под нос Крюков, а сам боролся с желанием перевернуться на другой бок, чтобы, прикидываясь спящим, следить за Уваровой через полуприкрытые веки. Она манила его, эта девка-ящерица, и одним только присутствием опрокидывала его усохшую в лучшей своей половине душу в бездну греховных соблазнов.
В отличие от Славы Нелька находилась в более выигрышном положении. Наблюдать за Крюковым она могла безбоязненно, не притворяясь, вполне заинтересованно. А тот, видимо, чувствовал ее взгляд и ощущал себя подопытной крысой, приговоренной к мучительной смерти ради благой научной цели.
«Не смотри на меня», – хотелось приказать ему Уваровой, но вместо этого он старался дышать как можно тише, наивно полагая, что та рано или поздно утратит интерес к безнадежно согнутой спине человека, победу над которым она одержала в который раз.
– Э! – негромко окликнула Нелька Славу и впилась взглядом, не дрогнет ли. Но Крюков выдержал, не отозвался, и тогда Уварова, положив руки под голову, вытянулась на кровати и закрыла глаза. Через десять минут сон сморил не только ее, но и застывшего в напряжении Славу.
