Проводив их взглядом, Слава автоматически взглянул в зеркало заднего вида и не обнаружил в нем отражения ржавого «Запорожца» с ромашкой на номере. «Не может быть!» – охнул он, но загорелся зеленый, и оказалось не до этого. «С ума сойти!» – недоумевал Слава и время от времени пытался разглядеть в зеркале ржавого знакомца, но бесполезно! Каково ж было его удивление, когда исчезнувший из виду «Запорожец» встретил его возле рыночных ворот. Вокруг «инвалида отечественного автотранспорта» толпилось несколько парней в спортивных костюмах, а один из них, почтительно согнувшись, о чем-то беседовал с сидевшим за рулем цыганом.
«Стрелка, что ли?» – сначала предположил Слава и решил какое-то время не выходить из машины. Но через пару минут наблюдений понял, что ни о каких разборках речь не идет: громила в спортивном костюме передал через приоткрытое окно цыгану деньги, а в ответ получил несколько маленьких пакетиков, происхождение которых не вызывало никаких сомнений. Слава видел нечто подобное на столе у Жмайлова, ярого поборника здорового образа жизни.
– Видал, Славян, пацаны мои что удумали, – проворчал тогда Николай и, взяв пакетик, размял его содержимое пальцами. – Героин, не палец в розетку. Знаешь, на сколько тянет? – начал было Жмайлов и не закончил: на что-то переключился.
Переключился и Слава: дел было невпроворот, а рыночные ворота почему-то закрыты. И это в то время, когда необходимо было разгрузить товар, заказанный продавцами еще накануне, как говорится, по просьбам трудящихся. Понимая, что таскать коробки с плиткой от ворот до павильона нецелесообразно, Слава вылез из машины и направился к зданию рыночной администрации, чтобы поинтересоваться, почему перекрыт въезд. Но не успел он войти в здание, как навстречу ему, отчаянно матерясь, вылетела растрепанная белобрысая девица в спортивном костюме ядовито-лилового цвета. С недавнего времени такие костюмы вошли в моду и стали на рынке чрезвычайно популярными, особенно в среде барышень специфического типа. Как говорила Лариса, с тремя классами образования и богатым опытом лечения венерических заболеваний.
– Осторожно, – еле увернулся от девицы Слава и на всякий случай посторонился, проводив ее взглядом – со спины она была особенно хороша: расправленные плечи, пружинистая походка, какие-то до неприличия длинные ноги. Все в ней выдавало стремительность и легкость.
«Наверное, бегунья», – предположил Слава и вспомнил свою одноклассницу, легкоатлетку Сашу Леванину, на этап к которой, когда проводилась городская эстафета, они ходили всем классом, и не только чтобы поддержать, но и полюбоваться. В движении она всегда казалась ему совершенной, словно знаменитый олень на капоте двадцать первой «Волги». «Таким не нужны мозги!» – говорила его мать, Надежда Николаевна, и тихо ревновала сына к Леваниной, периодически захаживавшей к ним якобы для того, чтобы «Славик проверил геометрию».
«Проверка геометрии» проходила всегда по одному и тому же сценарию: Сашка забиралась с ногами на его диван, надевала наушники и, слушая знаменитый «Спэйс», терпеливо дожидалась, когда Славик уступит ей место за столом, чтобы аккуратно переписать добросовестно выполненное задание. Понимая, что ее сыном пользуются, Надежда Николаевна приходила в бешенство, а Слава был счастлив так, как бывает счастлив всякий, до кого снизошла неземная благодать.
– Тоже мне красавица! – не согласилась с ним Лариса, изучая его школьные фотографии, и «разложила по полочкам» все Сашкины недостатки: лошадиное лицо, маленькие глазки, узкий лоб и массивная челюсть. Но, как ни странно, Слава по-прежнему продолжал считать Леванину совершенством. Причем редким, ибо среди женщин, его окружавших, не было ни одной, что напоминала бы ему эту породу. Лариса, например, была низкорослой, хорошо скроенной, но в ней и намека не было на Сашкину легкость. И вот – пожалуйста: впервые за столько лет с момента окончания школы он увидел ту, в ком причудливо отозвались отголоски Сашкиного совершенства. «Иди за ней, дурак», – словно бы толкнул кто-то под руку, но Слава, не стронувшись с места, продолжал отрешенно смотреть вслед исчезнувшей копии Леваниной.
– Мужик, ты или туда, или сюда, – с раздражением проговорил женский голос, и Слава очнулся: прямо перед ним стояла полная женщина с двумя пластиковыми ведрами в одной руке. «Пустые», – определил он, и отчего-то испортилось настроение.
– Проходите. – Крюков взялся за дверную ручку, чтобы пропустить даму вперед и шутливо посетовал: – Что же вы с пустыми ведрами да на меня?
В благодарность за проявленную галантность женщина остановилась, вынула из кармана целую горсть мелочи, одну половину которой высыпала в одно ведро, другую – во второе:
– Так гоже? – улыбнулась она и скрылась за дверями рыночной администрации.
– Гоже, – воспарил духом Слава и, вместо того чтобы войти в здание, отправился к своему павильону, оставив за рыночными воротами машину, полную товара.
Семеныч, бессменный продавец крюковского павильона, встретил хозяина, как всегда, почтительно и повел на склад.
– Сейф нужен, Вячеслав Витальевич. Это кому скажи, где Крюков деньги хранит. Убьют, на хрен. Еще и три дня выручку не снимали.
– Сколько?
Семеныч назвал какую-то сумму, достал из тумбочки папку с документацией, истрепанную тетрадку, в которой фиксировались все проданные товары, сунул ее хозяину и отправился в дальний складской угол, где были свалены расколотые унитазы. Покопавшись в одном из них, он достал увесистый целлофановый пакет, перетянутый тонкой зеленой резинкой, и протянул его Славе.
– Считать будете?
– А надо?
– Да как хотите, – пожал плечами обескураженный Семеныч: обычно Крюков отслеживал каждую копейку, несколько раз сверяя итоговую сумму с записями в тетради. – У нас все по-честному.
– Это к Ларисе Георгиевне, – усмехнулся Слава. Следующий, так называемый тонкий, этап проверки осуществляла Лариса. – У нее же все как в аптеке, иголку в стоге сена найдет.
– Да нам-то чё?! Пусть ищет. Продал – записал, дело нехитрое.
– Я тоже так думаю, – согласился Слава и наконец-то обратил внимание на то, что Семеныч предпочитает держаться от него на почтительном расстоянии, к тому же безостановочно чавкает, жуя жвачку. – Пил?
– Пил, – честно признался тот. – Нельзя было не выпить: Мурзе сорок пять стукнуло.
– А ты-то тут при чем? – Славу объяснение продавца не удовлетворило.
– Так всех приглашали, – начал оправдываться Семеныч. – Стол стоит на полпавильона: свой – не свой, заходи, закусывай. Восточный человек! У них так положено.
Крюков не стал объяснять проштрафившемуся работнику, что на самом деле хозяин «коврового» павильона, по прозвищу Мурза, никакого отношения к восточным людям не имеет. А свое «восточное» имя получил благодаря шустрым одноклассникам, быстро превратившим Юрку Мурзаева в Мурзу. Но когда на волне девяностых бывший троечник превратился в предприимчивого торговца коврами, «восточное» прозвище пришлось как нельзя кстати: Юрка надел туркменскую тюбетейку, обзавелся поставщиками, как он подчеркивал, «с таинственного и благодатного Востока» и периодически стал поговаривать о восточных корнях.
