– А как же дети? – наивно интересовалась Екатерина Сергеевна, полагая, что эту сторону человеческих взаимоотношений Нинель Владимировна воспринимает как положено, позитивно.
– А это как повезет, – уходила от ответа Кунеевская, потому что возразить ей было нечего: на своего сына она молиться готова, но это уже никого не касается, поэтому лучше промолчать. И она молчала, при этом скользя взглядом по Катиной фигурке: сверху– вниз, снизу– вверх.
– Смотри, чтоб не сглазила, – науськивали Екатерину Сергеевну коллеги и предлагали той поставить свечку за здравие себе и недругам.
– Глупости какие! – обижалась за начальницу Катя и отказывалась считать Нинель Владимировну врагом, потому что не верила ни одному ее слову про абсолютную свободу, про прелести развода, про любовь к себе самой и прочее, и прочее.
– Давай-давай, – подзуживали ее Наташа и Тоня и втуне считали Катеньку набитой дурой. А кем же еще считать человека, на которого всех собак вешают, а он руки расставляет и кричит: «Еще! Еще!» – Вот и целуйся со своей Кунеевской! – раздражались они и ждали, когда Нинель Владимировна сделает нечто, что заставит Катеньку Прахт плакать кровавыми слезами. Вот тогда и посмотрим!
– Посмотрим! – вставала на защиту начальницы Екатерина Сергеевна и следовала за своей мучительницей тенью.
– Выслуживается, – вдруг догадались Наташа и Тоня и с энтузиазмом начали поджидать того момента, когда странная дружба между Нинель Владимировной и Катей Прахт закончится. А она все не заканчивалась и не заканчивалась, хотя Кунеевская по-прежнему нет-нет да и осаживала Катеньку с ее наивными представлениями о том, что поваренная книга лежит в основе крепкого брачного союза.
– Не те книги ты, Екатерина Сергеевна, читаешь, – критиковала Нинель Владимировна свою наперсницу и снабжала ее литературой иного свойства, по преимуществу мемуарной. Благодаря такому идеологическому контролю Катя Прахт поменяла свои ориентиры и обзавелась вслед за Кунеевской двумя кумирами: Шанель и Раневской. Их слог она узнавала безошибочно и легко могла продолжить с того места, на котором остановилась ее начальница.
– Вы мне, Нинель Владимировна, как мама, – иногда в порыве чувств признавалась Кунеевской Екатерина Сергеевна, но тем не менее бдительно охраняла вход на свою личную территорию, видя, как меняется настроение начальницы в зависимости от того, о чем идет речь. Рассказов о мужьях, воскресных выходных, незапланированной беременности, планах на отдых Нинель Владимировна на дух не переносила, и с этим приходилось считаться, иначе весь день мог пройти в несправедливых придирках и язвительных комментариях. Распространялось это и на других сотрудниц, но почему-то с Екатерины Сергеевны спрос был в разы строже, возможно, потому, что главбух Кунеевская так до конца и не освободилась от ощущения, что та как-то причастна к роковому повороту в ее судьбе. А может быть, ей просто не хотелось отставать от своих подчиненных, но обсуждать, особенно в последнее время, она могла либо светские новости, либо основные направления современной моды, опять же из сведений, почерпнутых в Сети, либо собственный ремонт, который, естественно, не уместился в пресловутые тридцать суток, отпущенных на психологическую реабилитацию разведенных женщин.
Тема ремонта оказалась для Нинель Владимировны столь животрепещущей, что к ней она обращалась всякий раз, вне зависимости от того, что могло лежать в основе разговора. Вот и сейчас, начав рассуждать о преимуществах достойного старения без хирургических ухищрений, Нинель Владимировна собиралась перейти к рассказу о том, что этот Новый год она встретит в практически отремонтированной квартире, правда, пока без столового гарнитура, заказанного ею по каталогу… Но Екатерина Сергеевна, помнится, ее не дослушала. И выскочила в коридор под звуки свадебного марша. И пока она разговаривала с мужем, которого, с присущей ей чувствительностью, называла Зайчонок, главбух Кунеевская, продолжая методично отряхивать свою чистую юбку, вдруг почувствовала себя неуверенно. То, что ей придется встретить этот Новый год в абсолютном одиночестве, хоть и в новых интерьерах, перестало ее радовать, потому что она поняла: ни мандарины, ни селедка под шубой, ни заранее приготовленные сыном подарки под елкой не смогут спасти ее от дурного расположения духа.
«Ерунда!» – попыталась отмахнуться от плохого предчувствия Нинель Владимировна, но и это не сработало. И тогда главбух Кунеевская, не дожидаясь Катиного возвращения, вышла в отдел и официально пригласила на новогоднее новоселье своих сотрудников, разумеется, с мужьями, сопроводив это словами о том, что пора разрушить берлинскую стену официоза и стать настоящими соратниками.
– Мы – пас, Нинель Владимировна, – как всегда, переглянувшись, синхронно извинились Наташа и Тоня, пустившись в долгие объяснения о том, что заранее все спланировано, что салаты распределены, что нельзя не прийти, потому что друзья и не поймут такого поворота, сочтут предателями. Вот если бы они знали раньше, то ни за что бы не променяли новоселье своей начальницы на новогодние посиделки в кругу надоевшей компании и первыми бы ударили по этой пресловутой берлинской стене официоза, затрудняющей человеческое взаимодействие.
– Ладно, ладно, – отступилась от них Кунеевская и повторила свое приглашение наконец-то вернувшейся из коридора Кате, предварительно оговорив, что отказ принимается, потому что идея пришла неожиданно, а уже могли быть планы… Но если Екатерина Сергеевна согласится, то давайте забудем про новоселье и просто на Новый год. И разумеется, никакой складчины, и вообще буду признательна…
– Я должна посоветоваться с мужем, – заметно стушевалась Катенька Прахт, пораженная столь нетипичной для начальницы интонацией. Обычно Нинель Владимировна никогда не просила. Она приказывала. И даже обращаясь с какой-нибудь просьбой, излагала ее так, что у человека и мысли не возникало, что можно ее не выполнить. Но сейчас Кунеевская просила по-настоящему. Так просят о помощи, с трудом переступая через собственную гордость.
– Тебе что? Больше делать нечего? – налетели на Катю Наташа и Тоня, как только Нинель Владимировна вышла из бухгалтерии. – Даже не вздумай! У нее очередной бзик, а ты под нее подстраивайся! Обойдется наша Нинель! Не маленькая, не заплачет.
«А вдруг заплачет?» – расстроилась Екатерина Сергеевна и перезвонила мужу, начав издалека.
– Тебе это надо? – скептично поинтересовался Яков (он же – Зайчонок) и все же согласился. Но при условии, что Новый год они встретят, как планировали, дома, а потом пойдут поздравлять родителей и заодно навестят «твою мадам Кунеевскую».
– Спасибо, – поцеловала Катенька трубку и сняла груз с души, пообещав Нинель Владимировне, что зайдут с Яшей обязательно, только уж, извините, после полуночи, часу во втором, а то и третьем, потому что и мамы, и папы, сами понимаете.
– Понимаю, – с благодарностью кивнула в ответ Кунеевская и успокоилась.
* * *
– Может быть, я все-таки останусь? – в третий раз переспросил мать Юра, наблюдая тридцать первого декабря за тем, как та готовится к приему гостей, которые то ли придут, то ли не придут. И в третий раз Нинель Владимировна отрицательно покачала головой.
