Он ехал дальше, оставляя телефон позади. Наматывал милю за милей. Он купит новый телефон, только вот несколько дней отдохнет.
Все могло быть вот так просто.
Или он ехал по шоссе с полным багажником оборудования, а сзади его догнала другая машина.
Темная лента шоссе.
Сатвик держал пятьдесят пять миль в час, а вторая машина догоняла.
В ней три человека. Те самые, кто слал письма в лабораторию. Они рассержены. Встревожены.
Задняя машина пошла на обгон, и в темное окно высунулся невидимый ствол. Сатвик слушал радио и вспоминал дом. Он слишком давно не был дома. Он дал себе слово сегодня же позвонить жене. В первую же подходящую минуту. Он забыл зарядить телефон, аккумулятор сел, а когда зарядился, оказалось, что нет связи. Он ехал по пустыне. По обе стороны дороги глушь.
Хватит с него дорог. Хватит искать дно там, где дна не видно.
Мимо пронеслась машина.
Он потянулся к кнопке приемника, когда уголком глаза увидел: ствол показался и скрылся вместе с обогнавшей машиной.
И лицо Сатвика обмякло за миг до того, как спустили курок.
Выстрел осветил пространство между машинами, а потом еще несколько сот футов машина Сатвика шла так, будто ничего не случилось, потом уклонилась вправо, к обочине, не снижая скорости. Машина ударила в ограждение на скорости пятьдесят пять миль в час, завиляла, ударила еще, а потом вылетела на травянистый откос, уходящий к лесу, мелькнула ракетой и скрылась из вида, канула в чащу, пропала. Темнота приняла его, как конверт, и заклеила клапан.
Могло быть и так.
Или он, как сказал Джереми, просто потерял телефон. Или зарядник потерял.
Он мог быть в Нью-Джерси или в Нью-Йорке. Или рядом, в Бостоне. В такой же комнате мотеля.
21
– Я пришел повидаться с мистером Роббинсом.
Секретарша улыбнулась.
– Вам назначена встреча?
Она была молоденькая и пухленькая, с очень ровными, очень белыми зубками, и все в ней дышало опрятностью и точностью. Даже волосы были точны – ни волоска не на своем месте.
Жаль было ее разочаровывать.
– Нет.
– Извините, – сказала она. – У него весь день расписан. Вам придется записаться. Мы составляем график встреч заранее, за несколько недель.
– Мне нужно его видеть, – объяснил я. – Я приехал издалека.
Ее улыбка не дрогнула.
– К сожалению, это невозможно.
Приемная, где мы разговаривали, была достойна Овального кабинета. Роскошный голубой ковер, облагороженные картинами стены. Своды потолка поднимались к небу. Не меньше пяти человек сидели среди этой обдуманной роскоши, ожидая свидания с великим человеком.
– Он там? – спросил я. И шагнул к резной двойной двери у нее за спиной.
– Боюсь, он не сможет вас принять.
Мне приходило в голову просто пройти мимо и открыть дверь, но что-то в беззаботности секретарши, в ровном блеске уверенной улыбки подсказывало: стоит коснуться этих створок без разрешения, и я окажусь на полу носом в пышный ковер.
Возможно, с высоких сводов обрушится парашютный десант. Или она сама меня уложит.
Я выбрал дипломатический подход:
– Меня зовут Эрик Аргус, и…
– О, я вас знаю.
Я умолк. Ее улыбка не коллапсировала.
Я обвел глазами комнату. Теперь все смотрели на меня. Пора было зайти с другой стороны:
– Может, вы скажете ему обо мне, а он уж сам решит, принимать меня или нет?
– Он принимает только по графику…
– Я два часа провел за рулем. Прошу вас, потратьте две секунды, спросите.
Ее броня дала крошечную трещинку. Миг колебания. Я поднажал:
– Если он узнает, что я приезжал, а ему не сообщили…
Улыбка в левом уголке ее губ сузилась на долю миллиметра.
– Прошу вас, – повторил я, – две секунды.
Мне показалось, что она очень долго рассматривала меня, прежде чем потянуться к интеркому.
– Сэр, – проговорила она, – простите, что прерываю, но здесь Эрик Аргус. Он не записан на прием.
Интерком молчал верных восемь секунд, и все это время секретарша не сводила с меня глаз. Я уже начал думать, что ответа не будет, когда динамик щелкнул:
– Пусть войдет.
Проходя, я чувствовал на себе гневные взгляды других посетителей. Так смотрят на парня, который объезжает пробку, чтобы втереться первым.
Роббинс сидел за столом напротив двоих других. Эти двое обернулись. Акулы в деловых костюмах.
– Прошу меня извинить, – обратился к акулам Роббинс. Оба кивнули и встали. – И, пожалуйста, закройте за собой двери.
Дверь щелкнула шепотом. За щелчком последовало молчание банковского сейфа.
– Эрик Аргус! – торжествующе провозгласил Роббинс, когда мы остались одни. – Сколько раз я просил вас о встрече?
Он был мельче, чем я думал, и без телевизионного грима не такой ухоженный и лощеный, но в остальном тот самый человек, которого я видел по кабельным каналам.
– Помнится, дважды.
– А теперь вы вдруг возникаете здесь, где ваше появление отнюдь не желательно. Я очень занят, мистер Аргус. Чем обязан честью?..
Лицо его было холодным и невыразительным. Сесть Роббинс не предложил. Вероятно, встреча предполагалась такой короткой, что садиться и не стоило. Кабинет его оказался столь же огромным, сколь и броским, – обставлен как вся его жизнь. Несколько мягких кресел, картины на стенах, одна непременная книжная полка с солидными кожаными томами. Балконная дверь за его спиной открывалась в маленький закрытый дворик.
Я решил переходить сразу к делу:
– Я наделся получить у вас сведения о своем друге.
Он и глазом не моргнул.
– О ком?
– Сатвик Пашанкан. Техник, налаживавший для вас установку.
– А, кажется, припоминаю. Сатвик, говорите? Он со мной не связывался. Почему вы спрашиваете меня?
– Потому что он пропал.
– Пропал… – Впервые на его лице мелькнуло что-то похожее на чувство. – Когда пропал ваш друг?
– Неделю назад.
– Иногда люди нуждаются в перемене обстановки. Думаю, он объявится.
Я пристально смотрел на него. Мне требовалась правда, пусть и не высказанная словами, но либо Роббинс был очень хорошим актером, либо ничего не знал о Сатвике. Я решил, что прямота будет уместнее всего.
Достав из заднего кармана сложенный листок, я бросил его на стол. Чуть помедлив, Роббинс протянул за ним руку.
