Хрипловатый пубертатный басок. Приятный тембр, взвешенный тон. Безусловно, паренёк отменно воспитан. Глупо ожидать иного от моложавой мамы в оранжевых колготках.
– Встретимся завтра, – сказал он. – Жди моего звонка. Договорились?
– Да, – ответил мальчишка мгновенно.
Знаев понял: только что он признал своим сыном какого-то неизвестного молодого человека, а матерью сына – совершенно незнакомую женщину.
Морду снова скрутило. Он отвернулся.
– Ой, – произнесла Вероника звонким шёпотом. – Ты плачешь?
– Сейчас пройдёт, – проскрежетал Знаев. – Мне пора. Я позвоню.
– Не расстраивайся. Он хороший парень. Тебе понравится.
4
Через четверть часа стоял на краю тротуара, углом дрожащего рта диктовал адрес толстому человеку в красном комбинезоне, половину лица сковала огненная судорога, слёзы лились безудержно; мотоцикл погружался в кузов эвакуатора; человек в комбинезоне нажимал кнопки на массивном пульте.
Кто на один глаз окривел, тому нельзя подходить к двухколёсной технике.
Стало быть, сын. Сергей Сергеевич. Сколько, бишь, ему – шестнадцать? А первенцу, законному наследнику, любимому Виталию Сергеевичу – сколько? Вроде бы восемнадцать. Какого он года выпуска? Боль мешала припомнить точные даты. Зато всплыли в памяти – смутно – другие женщины, не столь многие, буквально три или восемь, все – из очень давних периодов. Тут важно понимать, что бывший банкир стал банкиром в 24 года, то есть уже в юных летах считался богат, и не был обделён дамской благосклонностью; в середине девяностых московские дамы очень, очень любили банкиров – не исключено, что это была самая сексуальная профессия; каждая из них, прошлых, ныне забытых женщин могла появиться в любой момент и предъявить потомка или потомицу, плод грешной страсти; и он бы, да, признал их всех, а что делать? Он ведь не подонок, он честно и твёрдо любил тех женщин, а они, ещё более честно, любили его. Человек реализует свои человеческие качества через любовь, и никак иначе.
Он вообразил, как они появляются именно теперь, одна за другой, матери его детей, а дети все – копия, никаких экспертиз не надо, здравствуй, папа, ты должен нам тысячу походов в кино и зоопарк, и тысячу вафельных стаканчиков мороженого, и тысячу книжек про Винни-Пуха, – и засмеялся сквозь слёзы. Надо же, а ведь Вероника в оранжевых колготах была права. Всегда полезно представить судьбу как цепь угарных анекдотов.
Смех помог ему припомнить, что под мотоциклетным седлом спрятаны деньги: торопясь, влез в кузов эвакуатора, достал, рассовал по карманам. Подумал: может, вернуться, отдать всё Веронике сразу? А если – не возьмёт, отмахнётся гордо? А он будет стоять, как дурак, с радужными пачками в дрожащих пальцах.
Здравомыслие победило, не вернулся.
Июньское солнце жарило шею. Близкое Садовое кольцо гудело в тысячу железных горл. Знаев смеялся. Человек в красном комбинезоне смотрел без интереса, он явно привык ко всякому; наконец, подкатило такси, и ещё – неподалёку остановился совсем юный, лет двенадцати, малый, и стал жадно рассматривать мотоцикл и его владельца, мнущего в руках тяжёлую куртку, ненужную теперь. Юный малый держал в руке телефон, из которого хрипло стучал какой-то бравый пацанский рэп, и тоже был одет не по жаре, в куртку-косуху, и тоже вполне мог быть сыном Знаева; в любом случае, он совершенно определённо был чьим-то сыном, обладателем биологического отца и такой же матери; малый смотрел на сверкающий байк, на его владельца, и не завидовал, нет, – но мечтал, судя по твёрдости безволосой пока верхней губы, – в будущем он явно воображал себя таким же: поджарым, опасным, зашитым в кожу мужчиной на мотоцикле.
Юный малый думал, что Знаев – байкер.
Но Знаев был не байкер, а неврологический больной, и прямо отсюда он поехал к доктору.
5
Самые бесстрашные и твёрдые люди бледнеют, услышав слова «инсульт» или «гипертония», произнесённые в их адрес.
С болезнями невозможно примириться.
Больной человек беспомощен и сам себе отвратителен.
Все болезни сводятся к смерти, полной или частичной.
Вдруг зубы шатаются. Вдруг пора заказывать очки. Или – окривел, в лоб вкручивают шуруп.
А некоторые из ровесников уже закончили, умерли: одни от водки, другие от болезней, третьи убиты.
А другие не умерли, но лучше б умерли.
Напуган, входишь в белый кабинет, пошатываясь от дурных предчувствий.
Смотрят в глаза, в зубы, ощупывают, тычут острым, стучат резиновым молотком по коленям, это раздражает: чего же стучать, если перед вами совершенно здоровый парень? Видно же, что здоровый, никаких проблем, только седой и малость высохший. Ему нужен только мелкий ремонт. Да, круги под глазами, сплю мало, ем плохо, но ведь здоровый, не так ли, доктор?
– Ничего нового, – сказала врач по имени Марьяна, дочерна загорелая дама с круглыми плечами, глядя на пациента через сильные очки. – Воспаление тройничного нерва в стадии обострения.
«Доктор психоневрологии, к.м.н. Марьяна Пастухова» – значилось на её визитке.
Алекс Горохов, когда-то вручивший Знаеву эту визитку, сразу же обрисовал и основные правила игры. Стоимость частного приёма у любого специалиста по психиатрии (психотерапевта, психолога, психиатра) всегда примерно равна стоимости ужина в первоклассном ресторане. То есть бегать слишком часто к этим ребятам выходит накладно.
Потом оказалось, что Горохов перепутал психиатрию с неврологией, и своего шефа тоже запутал.
Тогда, два года назад, перед первой встречей Знаев приготовился к разговорам о бессознательном, даже постарался припомнить что-то из Фрейда и Юнга.
Но доктор неврологии Марьяна Пастухова все разговоры про Фрейда и Юнга пресекла в зародыше, лаконично заявила, что королём философов психиатры считают Фридриха Ницше, а вам, больной, лучше расслабиться: сейчас я воткну иголку в левую сторону вашего лба, а вы – покажете пальцем, где больно.
Её кабинет – безжалостно освещённый, неуютный – Знаеву не понравился тогда; что-то маленькое, слегка пыльное, на верхнем этаже одного из корпусов огромной психиатрической больницы имени Ганнушкина, казённое местечко, пока дойдёшь с первого этажа на четвёртый – наслушаешься криков и стонов; скучный, тоскливый был кабинет, он не содержал никаких намёков ни на деятельность Фрейда, ни на деятельность Юнга, ни даже на деятельность Ирвина Ялома.
Заболевания нервных тканей с трудом поддаются лечению. Работа с подсознанием не имеет эффекта. При острых болях пациенту показаны сильнодействующие лекарства. Доктор Пастухова лечила своих больных психотропными препаратами. Их список был огромен. Мировая фармакологическая индустрия регулярно поставляла на рынок любопытные новинки. «Ципронат», «Ламитокс», «Финлезин», «Прегабалат». Производители лекарств действовали точно так же, как корпорация «Макдональдс» или концерн «БМВ»: каждый год выпускались улучшенные версии старых продуктов либо совсем новые продукты. Ещё сильней, ещё чище, ещё эффективнее.
