– Купи большое полотно, – напомнил он. – Самое большое, которое пролезет в дверь.
Она снисходительно засмеялась.
– Господи, – сказала, – о какой ерунде ты думаешь? Всегда можно нанять мастеров, они вынут окно целиком и втащат полотно на верёвках. А потом точно так же вытащат. Все так делают. Главное – чтоб я сама понимала, готова ли к большим объёмам.
– Давно готова.
– Но имей в виду – я проработаю дней десять, а потом уеду.
Едва прозвучало слово «уеду», Знаев вздрогнул и испугался: он так привык уже к собственной идее «отъезда», что считал эту идею «своей», как бы присвоил её, и теперь, когда другой человек заговорил о том же самом, – ощутил недоумение, чуть ли не ревность. В картинке, которую он в последние два дня себе нафантазировал, уезжал только он один, остальные неподвижно оставались на своих местах.
– Куда? – спросил он.
– Как обычно. В Крым или в Абхазию. Денег хватит на целый месяц. В августе вернусь. Ты можешь жить здесь. Ключ у тебя есть.
Он подумал и возразил:
– Но я не могу без тебя. Целый месяц! Ты с ума сошла.
– Ты сам собирался уезжать.
– Это другое, – нервно возразил он.
– Ты уже решил, куда?
– Ещё нет, – ответил он, тут же понимая, что впервые ей соврал.
Попробовал решиться, признаться, уже открыл было рот – так и так, поездка может быть в один конец, уан вей тикет, собираюсь взять в руки оружие, чувствую такую необходимость, – но не произнёс ни слова.
И ощутил стыд.
«Вот, оказывается, – подумал с горечью, – даже самым чистым и прямым людям приходится лгать, когда речь заходит о войне, смерти и крови. Получается, что в основании лжи всегда лежит смерть. И если смерть неизбежна, то ложь неизбежна тоже».
– Теперь, – сказала она, помолчав, – расскажи, как прошёл твой день. Кто тебя побил?
– Неважно, – ответил он. – Скучный спор из-за денег. Настоящее приключение было потом. Я обожрался таблеток, и у меня были галлюцинации. Я видел чёрта. Он уговаривал меня прыгнуть в окно.
– Господи, – сказала она. – Надеюсь, ты сходил в церковь?
– Простоял всю вечерню.
– Сейчас ты его видишь?
– Чёрта? Нет. Я прогнал его. Мне сказали, черти слабей, чем люди. В этом наше человеческое преимущество.
– Так сказал священник?
– Нет. Другой человек. Я постеснялся говорить со священником.
– Зря, – сказала она. – Надо было поговорить.
«Перед отъездом обязательно поговорю», – решил Знаев про себя.
– Расскажи мне про чёрта, – попросила Гера. – Какой он был?
– Очень неприятный. Гибрид человека и козла. Воняет, как целый химический завод. Огромный кривой член. Причём он его всё время теребит, как обезьяний самец…
– Какая гадость, – сказала она с чувством и рассмеялась. – Он всё время был голый?
– Он разный. Иногда голый, потом сразу одетый. Очень мускулистый. Горбатый. Ни рогов, ни хвоста нет, конечно. Но облик – совершенно нечеловеческий. Мокрый от пота… Двигается как животное, очень быстро…
– Тебе было страшно, – утвердительно сказала она.
– Не знаю, – ответил Знаев. – Я и раньше что-то такое видел. Или даже не видел, чувствовал… Не обращал внимания. Мне казалось, это нормально.
– Да, это нормально, – сказала она. – Я тоже иногда чувствую бесов.
– Наверное, это приходит с возрастом. Или с опытом.
– Или если обожрёшься таблеток, – добавила она. – Тебе надо немедленно перестать их принимать. Ты мог умереть.
– Может, оно было бы к лучшему.
– Прекрати, – сказала она недовольно. – Почему ты себя так ненавидишь?
– Я себя люблю, – ответил он. – Более того: я собой горжусь.
Она не приняла шутки, нахмурилась.
– У тебя всё время такой вид, словно ты считаешь себя последним говном.
– Нет, я не говно, – спокойно возразил он. – Почему – говно? Я – в порядке. Я нормальный. Просто у меня чёрная полоса.
– У всех сейчас так, – сказала Гера. – Ты не виноват.
– Нет. Если корабль утонул – капитан всегда виноват.
– Это был не твой корабль. Это был всего лишь магазин с канистрами и сапогами.
– Нет, – ответил Знаев с убеждением. – Люди, которые начали одновременно со мной, сейчас имеют сотни миллионов долларов. Это совсем другой уровень… Они завтракают в Майами, а ужинают – в Гонконге… Я должен был быть там, с ними… Всё было просчитано… Но я обсчитался…
«Звучит отвратительно, – подумал Знаев, – всё равно что “обоссался”».
– Не смог, – добавил он. – Устал. Надоело.
– Не смог, устал и надоело – это три совершенно разные причины.
– Господи, – прошептал Знаев, – ты такая умная. Я и не подозревал, что такие умные женщины вообще существуют.
– Привыкай, – ответила маленькая художница.
И они заснули.
36
В полдень он стоял на углу Садового и Большой Пироговской, ждал Жарова.
Друг велел одеться попроще: намечалось путешествие за город.
Куда именно, зачем – Знаев не спросил. В таких случаях меж мужчинами не принято обсуждать детали. За город – значит, за город.
Жаров появился с опозданием в четверть часа, на огромном «Триумфе»: его двухлитровый мотор ревел, сотрясая стёкла в зданиях, пугая кошек и птиц.
Протянул толстый конверт.
– Я продал твой мотоцикл.
– Спасибо, брат, – ответил Знаев, засовывая деньги в задний карман. – Куда едем?
– По твоим делам. Ты же, вроде, хотел на войну?
– Да, – сказал Знаев. – Хотел.
Жаров протянул шлем.
– Погнали.
Снова сообразив, что подробностей ему не раскроют, Знаев послушно сел в седло, и «Триумф» помчал обоих через город, полупустой почему-то. Воскресенье, сообразил бывший банкир, сегодня – воскресенье! Свято соблюдаемый день отдохновения. Вот почему музыканты и дизайнеры засиделись в квартире художницы Геры Ворошиловой до рассвета. Конечно, все они где-то работают, рисуют этикетки и сочиняют джинглы, – но в ночь на воскресенье обязательно отрываются. Это важно, да.
И только бывшие банкиры, чёртовы трудоголики, и прочие такие же безумцы-бизнесмены забывают про законный выходной день, дарованный каждому трудящемуся человеку.
Жаров водил мотоцикл мастерски, сверканием фар и рычанием движка принуждал мирных автолюбителей уступать дорогу, на свободных участках ускорялся так, что несчастного пассажира от перегрузок поражала секундная слепота.
